Информационная война против Средневековья: почему мы до сих пор ничего о нем не знаем

Экология познания: Англистика в СССР была поставлена очень хорошо, но очень избирательно: состояла она в основном из Шекспира, Байрона и Диккенса. Для тех, кто попроще, была Агата Кристи

— Чем вы занимаетесь в медиевистике?

Надо добавить, что перевели его по понятной причине: поэтика Чосера довольно близка нам — у него «пушкинский» язык, тем более, что он сыграл в становлении английского языка такую же роль, как в русском — Пушкин. У нас больше сопоставляют Пушкина с Шекспиром, что типологически неверно, потому что дело не в величии сравниваемых людей. Шекспир застал уже сложившуюся и зрелую традицию английской литературы, а Пушкин жил в эпоху формирующейся традиции русской литературы и дал ей направление. Чосер был такой же фигурой в истории английской литературы: он создал строгий, но легкий, классический, слегка игривый язык, довольно похожий на пушкинский. Поэтому с Чосером в СССР проблем не было.

А я занимаюсь Уильямом Ленглендом, у которого совсем другая поэтика — в его творчестве отражена тенденция того времени, возрождение английского аллитерационного стиха. Во второй половине XIV века в эпоху короля Эдуарда III была довольно массовая мода на возрождение древнеанглийской традиции: нормандское завоевание вытеснялось из истории, а все, что было до него, объявлялось идеалом. И к этому была же приурочена попытка возрождения аллитерационного стиха. Правда, сам английский к тому времени изменился до неузнаваемости: он уже приобрел почти современную грамматическую систему, поэтому такой стих получался довольно корявым: это ведь тонический стих без рифмы, в котором сложно проследить какой-либо ритм, но в котором есть опорные слова с аллитерацией. Как правило, этих слов 3 или 4 на строку. Но классический аллитерационный стих в германской поэзии делился еще на полустишия, и в нем была достаточно жесткая структура, требующая определенного количества слогов и т.д. А в среднеанглийской поэзии эта структура расшатана — к счастью для русского переводчика. Там появляются какие-то безумные нововведения, которых раньше не было. Например, аллитерировали даже предлоги и приставки. Вот этим самым стихом Вильям Ленгленд написал огромную поэму «Видение о Петре Пахаре».

С другой стороны, это совершенно не отвечает представлениям русского человека о поэтичности, потому что для нас поэтичными являются стихи гладкие и мелодичные. Мне приходилось искать какие-то стилевые резервы, поскольку у Ленгленда еще и очень пестрый язык: это смесь языка Библии, проповедей — вплоть до диких просторечий. Приходилось искать слова в русских диалектах и чуть ли не обращаться к лексике XVII столетия, чтобы найти там лексические резервы.

— Почему вас заинтересовал именно этот сюжет?

— Это довольно значительный текст в истории английской литературы — сами англичане считают его таковым. Он прочно вошел в канон, хотя и не считается шедевром. Его включают в английские хрестоматии, переводя на современный английский. А у нас он практически не переводился: существует один подстрочный перевод 1940-х годов, при этом довольно безграмотный. Его делал, к сожалению, историк, а не филолог — Д.М. Петрушевский. Там много смешных ошибок, например, James the Gentle переведено как Яков Язычник, хотя по смыслу речь идет об апостоле Иакове.

И есть еще один перевод этого текста для хрестоматии под редакцией Пуришева, не полный, но стихотворный, хотя текст был переведен белым пятистопным ямбом, которого просто не существовало в эту эпоху — он появился в английской литературе только в 1530-е годы.

Я же старалась перевести в размере оригинала или хотя бы в той степени близости к размеру, какая возможна в русском языке. На данный момент переведено целиком всего две главы, причем уже довольно давно, в 2006 году. Они были опубликованы в альманахе «Кентавр». Я продолжаю переводить разные части, отвлекаясь, к сожалению, и на другие насущные дела.

Из среднеанглийского аллитерационного возрождения русскому читателю больше известна поэма «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь» — автор неизвестен. Это одна из первых фиксаций сказаний об Артуре и рыцарях круглого стола на английском языке. Этому тексту больше повезло из-за тематической близости к известному сюжету.

Существует миф, что берсерки носили звериные шкуры и вводили себя в состояние транса, устрашая таким образом врага. Но на самом деле, это частично легендарные сведения, а частично — сконструированные историками позднейшего времени.

Я планировала заниматься Средневековьем с самого начала, но есть у меня сейчас еще одна любовь — древнескандинавская тематика, которой я активно занимаюсь. Сейчас мои исследования строятся вокруг сюжета о берсерках — это такие загадочные персонажи, о которых при этом достаточно много написано в интернете и Википедии, но далеко не все соответствует действительности. Я сейчас распутываю этот клубок: оказывается, что значительная часть этих сведений просто отсутствует в источниках. Например, легенда о том, что берсерки употребляли мухоморы. Ни в одной саге этого нет. Это изобретено одним антикваром XVIII века, который узнал, что в Сибири шаманы употребляли мухоморы, и сделал подобное предположение о берсерках, хотя это ничем не подкреплено.

— В интернете нельзя получить достоверную информацию только по данной теме или проблема несколько глубже?

— К сожалению, глубже. Это проблема «открытого» знания по эпохе Средневековья, точнее, недостоверной информации по данной теме в интернете. У меня даже в свое время был проект энциклопедии исторических мифов: получился своеобразный словарик укорененных и не соответствующих действительности представлений. Например, довольно распространенный миф о пыточном орудии «железная дева» — полая конструкция из железа, в которую якобы помещали человека, а внутри были шипы. Однако данного инструмента не существовало в Средние века — он даже нигде не упоминается до конца XVIII в. Недавно пересматривала экранизацию 1920-х годов «Человек, который смеется» Виктора Гюго, и там эта «дева» присутствует. Хотя даже у Гюго, который крайне неаккуратно относился к историческим фактам, этого не было.

Есть музейный объект, который выставляется как средневековое орудие пыток под названием «Железная дева», но он сделан в XIX веке и считается «копией утерянного объекта». Существовал ли такой объект в действительности — остается загадкой. История средневековья полна подобной «попсы», которая активно распространяется в интернете или популярной литературе.

— А откуда возникли все эти ошибки?

— Во-первых, многие мифы основаны на старых гипотезах историков XVIII-XIX веков. Они изначально были высказаны в качестве гипотез, но были подхвачены как факты без проверки. Историк может высказать гипотезу, предполагая тот или иной ход событий, однако это требует проверки. Ошибки начинаются тогда, когда гипотезу без проверки начинают считать фактом. Такие вещи быстро переходят в художественную литературу из-за своей эффектности. Например, в Википедии, в статье, посвященной скальпированию у индейцев, написано, что то же самое практиковалось у древних германцев.

Эта ошибка имела следующее происхождение: ни в одном источнике данный факт не упоминается, но в существующем на латинском источнике вестготского права Lex Visigothorum V века в качестве наказания за некоторые провинности употребляется термин «decalvatio», в смысле обрезание волос. Это было позорное наказание. Однако один историк предположил экзотическую трактовку данного термина в качестве «снятия скальпа», что было быстро подхвачено без проверки, хотя отрезание волос довольно известная и изученная практика наказаний у древних германцев.

По сагам можно понять, что даже запачкать волосы считалось позорным. Например, есть один эпизод в саге XIII века «В круге земном» (Heimskringla), когда персонаж перед казнью через обезглавливание просит палача не запачкать ему волосы. Но скальпирование впечатляет куда больше. Экзотичные версии Средневековья больше воспринимаются в массовой культуре.

— Совершенно верно. Например, миф о папессе Иоанне был запущен в самом Средневековье, правда, позднем — только в XIII веке «появились данные», что такая женщина жила то ли в VIII, то ли в IX веке. Другое дело, что историки должны отличать мифы от фактов и мифы, созданные в самом Средневековье, от мифов, созданных позднее. И во многом благодаря историческим романам того же Гюго или Вальтера Скотта обычной публике — не специалистам — это сделать сложнее.

— Как историки это делают? Есть какие-то методики? Например, в XIX веке у исследователей не было тех научных инструментов и способов получения знания, какие есть у современных. Они могли строить только гипотезы. Ссылаются ли сейчас на историческое знание предшествующих эпох, если, например, оригинал утерян?

— Проверять знание всегда лучше всего по источникам. А самая главная вспомогательная дисциплина называется филология (прошу филологов меня за это простить). Филология появилась задолго до XIX века — как минимум в XV столетии, и с тех пор дает весьма позитивные результаты. Я говорю о Лоренцо Валла (1407–1457 гг.) , который служит эмблемой моего проекта на Planeta.ru и который применил филологию для разоблачения фальшивки: для анализа грамоты императора Константина, или Константинова дара, данной римским папам на власть над определенными областями в Италии.

Лоренцо Валла просто проанализировал язык этой грамоты. Оказалось, что это не классическая античная латынь. Хоть Константин и жил в период поздней античности, но для него латынь была родным языком, а представленный документ был сочинен в VIII веке на какой-то варварской ломаной латыни, которая, безусловно, отличалась от языка Римской империи. Самому Лоренцо очень не понравился собственный вывод, но он все же объявил о поддельности данного документа. Разразился громадный скандал на всю католическую церковь, который постарались быстро замять, но верить в подлинность Константинова дара было уже затруднительно. Через сто лет это открытие было напечатано уже в Германии большими тиражами, где силу набирало лютеранство, и люди были заинтересованы в борьбе против папы.

Даже до изобретения всяческих естественнонаучных способов проверки, как химическая датировка чернил, которыми был написан манускрипт, существовали довольно надежные средства атрибуции текста по языку.

— Исследователю из России просто получить доступ к этим архивам? Много ли вообще осталось документов?

— На самом деле осталось очень много всего, а основная проблема заключается в том, что мы, как сказал Пушкин, ленивы и нелюбопытны: для изучения Средневековья необходимо знание языков. Как минимум, надо хорошо знать латынь, необходимо знать старые английский и немецкий, нужен навык чтения готического шрифта и так далее. Мало, кто способен приложить такие усилия, поскольку всем интересно побыстрее и полегче. Отсюда и происходит во многом мифотворчество.

Многие из средневековых текстов давным-давно изданы: в XIX веке немцы проделали замечательную издательскую работу, англичане тоже отметились в этом направлении. А так как авторские права по прошествии времени утратили силу, то почти все они находятся в открытом доступе на сайте Archive.org, который, кстати, по непонятной причине был недавно заблокирован Роскомнадзором. Якобы там была какая-то ссылка на какой-то экстремистский сайт, и поэтому весь ресурс был заблокирован.

На сайте доступны изданные в XIX и начале XX века средневековые тексты, причем эти издания по качеству зачастую до сих пор остаются непревзойденными. Есть претензии, конечно, но лучше пока еще никто не сделал: немецкие издатели уже тогда издавали тексты по разным спискам, то есть приводили все варианты того или иного материала. Были, конечно, и более популярные издания, в которых тексты просто компилировались.

— Своим проектом я предлагаю создать полностью электронное, регулярно выходящее издание, которое будет ориентировано на европейскую историю и культуру. Журнал предполагается делать преимущественно на русском языке, но, конечно, частично и на английском. В России хватает авторов, которые изначально хорошо пишут по-английски.

Журнал будет охватывать не только период Средневековья, но также и Новое время вплоть до XIX века. Ограничения планируется ввести только по географическому признаку: включать туда востоковедение было бы слишком масштабной задачей. Я не чувствую себя уверенной в этом вопросе и не уверена, что в одном издании можно удачно совместить исследования по Востоку и Западу.

На данном этапе материалы отбираются вручную. Я связываюсь с теми авторами, чьи исследования показались мне интересными, и прошу прислать мне статью или написать ее специально для журнала. Сейчас готовится к публикации материал по русской историографии XVIII века на английском языке, точнее, сама статья касается русской историографии средневековья и некоторых проблем русской истории, которые были затронуты в XVIII столетии. Исследование интересно и с точки зрения русской истории и с точки зрения рецепции русской истории в русской же историографии. Эта сфера малоизвестна на Западе.

Журнал должен быть открыт для всех предложений и откликов на его работу, включая студентов, аспирантов, магистрантов и даже независимых исследователей, неаффилированных с какими-то академическими институтами, поскольку среди независимых исследователей попадаются крайне интересные работы. Этот ресурс для науки не должен быть потерян.

Конечно, статьи будут подвергаться премодерации. Кроме того, у нас предусмотрен институт рецензирования, исключающий публикацию сомнительных открытий. Сами же рецензенты просматривают статьи только по их тематике, то есть вопрос качества очень важен для проекта и для науки. Мне сейчас не хватает специалиста по итальянскому Ренессансу, поскольку я уже нашла рецензентов по скандинавистике, англистике и по французскому средневековью, есть испанист и так далее.

Кроме этого существует еще ряд вопросов, которые нужно решить. Журнал необходимо зарегистрировать в качестве СМИ и поддерживать его на определенном домене. Сама процедура регистрации требует денег — и это одна из причин, почему я обратилась к краудфандингу. Следующий этап — это регистрация журнала в РИНЦ (Российский индекс научного цитирования). Это требует уже больше моральных усилий, поскольку мне пока не удалось получить от них внятных сведений о процедуре. Было бы, конечно, славно попасть в международные системы Web of Science или Scopus, но у гуманитарных журналов практически нет шансов — в этих системах индексируются 3 или 4 российских журнала, которые, в общем, далеко не самые лучшие. Тем более явно, что иностранцы их не читают.

Моя же цель — достучаться именно до зарубежной аудитории, поэтому предполагается не только написание статей на английском, но и переводы с русского некоторых авторов, которые считаются у нас классиками, но на Западе неизвестны. Эта просветительская работа необходима. Например, статьи Александра Николаевича Веселовского (1838-1906 гг.), о существовании такого автора на Западе знают, но его труды до сих пор не переведены, поэтому очень многие западные социальные антропологи, фольклористы, мифологи и медиевисты изобретают велосипед, думая, что какие-то вещи они открыли, хотя Веселовский об этом писал в конце XIX века. Я думаю, что его работы актуальны и интересны даже по меркам развития современной науки — его просто необходимо переводить.

— А как обстоят дела с подготовкой медиевистов в России? На уровне ли они знают, например, латынь?

— Дело в том, что латынь изучают на всех филологических факультетах, просто кого-то учат лучше, а кого-то хуже. С подготовкой медиевистов в России все же дела обстоят неважно. Практически единственный путь стать медиевистом — это стать посетителем какого-либо семинара известного специалиста по Средним векам. В этой области все еще многое строится на харизме ученого. У нас не хватает институционального подхода к изучению Средневековья.

— Стоит ли тогда выделять специализацию у историков? И на каком уровне образования?

— Про уровни образования можно говорить долго. Политика в отношении составления учебных планов на уровне бакалавриата вызывает много вопросов. В мировой практике не разделяют бакалавров по истории и по филологии — существует так называемый бакалавр в области Liberal arts (бакалавр искусств), то есть одна общеобразовательная специальность, а дальнейшая специализация уже идет на уровне магистратуры. В России же вязли планы специалистов по старой номенклатуре и урезали их до требований обучения бакалавров. Однако получилось, что современный бакалавр-историк уже не специалист, но и не выпускник широкого профиля. Если судить по уровню современных требований, то можно сказать, что не нужна не только медиевистика, даже без истории можно обойтись. Требуются только базовые знания.

На уровне магистратуры, конечно, ситуация другая. Средние века — это довольно длительный период и все понимают, что историк-античник занимается совсем не тем, чем специалист по Новейшему времени. Античнику, как минимум, надо знать еще и древнегреческий язык. А медиевистика, кстати, по расширительному принципу часто включает в себя XVI и XVII века потому, что четкая грань нецелесообразна: методики, опробованные на материале XV века, продолжают работать и для двух последующих столетий. Они даже иногда применимы к веку XIX. Например, историки викторианской эпохи в Англии используют те же методы, поскольку интегрирован историко-филологический подход, если брать темы, связанные не столько с текстами, сколько с эпохой — например, не поэтика романов Джейн Остин, а образовательная политика в Англии в эпоху Джейн Остин.

— Знают ли вообще наших медиевистов за рубежом? Насколько российские исследователи включены в мировые практики?

— Есть, конечно, ряд специалистов международного масштаба: наш классик скандинавистики Елена Александровна Мельникова, из более молодых специалистов это Федор Борисович Успенский, с которым я имею честь быть знакомой. Они довольно активно публикуются за рубежом на английском языке. Но таких, конечно, не очень много. Попадание в зарубежные журналы зависит от многих факторов. Во-первых, от статусности самого автора, во-вторых, от возможности выезжать на международные конференции, поскольку поездки и личные знакомства и у нас и на Западе — это наиболее легкий путь для расширения круга контактов. Если у кого-то нет средств для выезда, то шансы на международные публикации будут ниже.

— Как бы вы сформулировали основные проблемы или тенденции, происходящие сейчас в области изучения Средневековья?

— В России, конечно, проблем больше, поскольку эта область исследований, скажем так, задвинута в тень. Она не пользуется поддержкой в том числе и материальной, по ней проходит мало научных мероприятий, почти не существует специальных журналов, а только сборники. Вторая проблема — это «тусовочность», поскольку даже эти сборники издаются определенным кружком, в который бывает трудно попасть.

А если говорить про глобальные проблемы, то я их в области медиевистики не вижу, я вижу их в области гуманитарных наук в целом. Это проблема в первую очередь в разобщенности различных исследовательских полей знания: очень часто люди не знают, что делается не только в смежной дисциплине, но и даже в смежной тематике.

Я как раз сейчас рецензировала английский сборник о Шекспире, и эта тенденция там тоже заметно сказалась: автор пишет статью, не зная каких-то базовых вещей из смежной области, в которую при этом вторгается.

Издательская политика журналов также вызывает тревогу. Поскольку журналы предлагают открытый доступ к контенту, если издаются на спонсорские деньги или на деньги самих авторов. Второй вариант, конечно, прямой путь к различным злоупотреблениям. Сложно отказать в публикации даже бредовой статьи, если за нее заплачено.

В случае закрытого доступа с читателей берутся гигантские деньги за скачивание, поскольку издатели живут реалиями XIX века. Они думают, что если тиражирование бумажных книг стоит дорого, то и электронные версии должны стоить столько же. Однако жадность их подводит. Естественно, читатель не хочет платить за контент. Это развращает еще и читателя, поскольку он в свою очередь убежден в бесплатности любой информации в интернете. Контент не должен быть бесплатным — он должен быть доступным. опубликовано econet.ru