Подпишись

Пустые слова — краткая история термина «революция»

Вечный парадокс термина, который придумали консерваторы, а использовали радикалы.Политические термины не являются идеологически нейтральными, но, напротив, чаще всего являются инструментом актуальной политической борьбы

Пустые слова — краткая история термина «революция»© Uwe Schramm

Политические термины не являются идеологически нейтральными, но, напротив, чаще всего являются инструментом актуальной политической борьбы или выражением существующей в обществе системы властных отношений. Что те или иные термины означали в разное время и что за ними стоит сейчас. В новом выпуске — многострадальная и парадоксальная «революция», которой манипулировали, кажется, практически все: от якобинцев до Махатмы Ганди.

Термин «революция» происходит от латинского слова «revolution», которое в значении «оборот» применялось к астрономическим процессам и указывало на их цикличность. Термин стал широко употребляться после выхода труда Николая Коперника «О вращении небесных сфер» («De revolutionibus orbium coelestiam»).

Ханна Арендт в книге «О революции» указывает на то, что цикличность изначального астрономического термина соотносилось с цикличностью представления о человеческой судьбе. К XVII веку термин перешел в политическую сферу и в качестве метафоры обозначал постоянную смену разных форм правления, которые, подобно небесным светилам, сменяют друг друга, сохраняя при этом вечную неизменность циклов.

Арендт пишет, что современное понимание революции связано с опытом абсолютной новизны происходящих исторических событий. Идея свободы, легшая в основу Американской и Великой французской революций, предполагала выход из замкнутого круга сменявших друг друга закономерных процессов — усиления деспотии и бунта бесправных масс против угнетателей с целью временного освобождения. Теперь же ставился вопрос не об освобождении, а о свободе, то есть полноценном участии граждан в политическом процессе, для чего требовалось кардинальное изменение формы правления. Однако первые революционеры были абсолютно лишены этого пафоса новизны. Напротив, они считали себя «реставраторами», восстановителями вечного порядка. Отсюда — изначальный парадокс, заложенный в термин «революция».

М. Одесский и Д. Фельдман в монографии «Поэтика власти» подробно описывают специфику понимания термина современниками политических перемен. Так восстановление сильной королевской власти Генрихом IV в 1594 году называлось революцией, в то время как свержение Карла I, которое позже в XIX веке стали называть «Великой английской революцией», по аналогии с французской, современники называли «великим бунтом». Таким образом, в XVII веке, в частности, в английской традиции, революция воспринималась, прежде всего, как восстановление законной власти, как ее понимали в то время, то есть возвращение трона его законному претенденту. События 1688-1689 годов, изгнание Якова II Стюарта и восшествие на престол Вильгельма III также назвали «Славной революцией». Однако в результате этого события произошло расширение полномочий парламента и принятие «Билля о правах». Это приблизило значение термина «революция» к современному.

Первые «революционеры» были абсолютно лишены пафоса новизны. Напротив, они считали себя «реставраторами», восстановителями вечного порядка.

Опыт такого переворота не прошел даром, так как именно к свержению Якова II американцы апеллировали во время колониального мятежа 1775 года — если британцы имели право свергнуть тирана и назвать это «славной революцией», то по той же логике могли действовать американцы, выступая против действующего монарха. В итоге, однако, американцы пошли по иному пути — для того, чтобы иностранные государства не считали американцев мятежниками, они объявили себя не подданными Великобритании, а отдельной нацией. «Декларация независимости» подкрепила идеологическую базу революции учением о «естественных правах» Джона Локка.

Последовавшая вскоре после этого Великая французская революция, во многом, унаследовала идеалы английской «Славной революции» и Американской революции. В результате созыва Генеральных Штатов и требования организации законодательного органа, власть монарха была ограничена. Трактовка революции как возвращения законной власти выразилась в том, что гражданам вернули их «естественные права», а Людовик XVI был назван «восстановителем свободы».

По мнению Ханны Арендт, точно так же, как, по выражению Маркса, Французская революция «выступала в римских одеяниях», все дальнейшие революции вплоть до Октябрьской прошли под знаком Французской революции. Как уже отмечалось, пафос новизны и радикальных перемен, с которыми впоследствии ассоциировалась Французская революция, поначалу был чужд первым революционерам. Они трактовали эти события как закономерное восстановление утраченных свобод. Характерен в этом смысле известный диалог между герцогом Ларошфуко-Лианкуром и Людовиком XVI в день взятия Бастилии: «C’est une révolte!» («Это бунт! — фр.) — воскликнул король. На что Лианкур ему ответил: «Non, Sire, c «est une revolution!» («Нет, сир, это революция!»). Восприятие революционных событий лидерами революции в корне менялось по мере того, как они разворачивались.

8 июля 1791 года выходит декрет французского Конституционного собрания, в котором вводится понятие «осадное положение», принципиально отличное от понятия «состояние войны». Речь идет о ситуации, когда все функции, которыми наделена гражданская власть для поддержания общественного порядка, переходят в компетенцию военной власти. Как пишет Джорджо Агамбен в «Homo sacer. Чрезвычайное положение», впоследствии понятие «осадное положение» постепенно дистанцировалось от военной функции, перейдя в область политического. Позже был принят закон, позволяющий приостановить действие конституции на неопределенный срок в случае беспорядков, угрожающих безопасности государства. С этого момента начинает свою историю концепция «чрезвычайного положения», воспользовавшись которой, государство действует в обход законов, пренебрегая принципом разделения властей. Так двенадцать лет правления нацистов в Германии, с правовой точки зрения, были непрерывным чрезвычайным положением.

В начале XX века для общественного мнения большинства европейских стран термин «революция» был в целом идеологически нейтральным и имел положительные коннотации.

Д. Фельдман в работе «Терминология власти» отмечает, что в течение 1792–1793 годов именно якобинцы ввели новый смысл в понятие «революция». После переворота 1793 года, в ходе которого якобинцы захватили власть в Конвенте, революция официально трактуется уже не как единичное событие, а как процесс построения нового социального устройства и защита его от сторонников реакции. Основным методом управления в этой ситуации становится превентивное устрашение социума, которое реализуется с помощью террора толпы или государственного террора. Любые действия «революционного правительства» считаются априорно законными. Прилагательное «революционный» означает теперь «чрезвычайный», а в сочетании с названием какого-либо государственного органа он указывает на то, что данный орган наделен чрезвычайными (неограниченными) полномочиями. Таким образом, якобинцы впервые в истории утвердили практику революционного террора.

В последующие годы понятие «революционный» табуировалось по причине ассоциации с якобинским террором, в то время как термин «революция» сохранил свою сакральность. Участники Июльской революции во Франции 1830 года пытались повторить модель 1789 года за вычетом якобинского переворота. Российские декабристы хотели, чтобы их считали революционерами, а не мятежниками (как их упорно пыталось представить царское правительство), но также и не хотели ассоциироваться с якобинским террором 1792–1793 годов. К 1840 годам в ходе радикализации демократической части общества происходит дальнейшая романтизация революционной мифологии. Во время революции 1848 также использовались методы, впервые опробованные якобинцами.

В середине XIX века первый в истории анархист Пьер Жозеф Прудон ввел в обиход термин «перманентная революция», означающий, что не существует отдельных локальных революций, а есть единый мировой революционный процесс. В это время социалисты трактуют предыдущие революции как «буржуазные», в которых широкие бедные слои населения оказывались исключенными из политического процесса. Проблема революционного террора решается социалистами теоретически. Предыдущие революции совершались меньшинством, из–за чего сопровождались массовым кровопролитием. Если же революционный переворот совершится большинством, то террора и убийств будет меньше. Маркс в предисловии к «Капиталу» сформулировал концепцию «социальной революции», которая совершается, когда производственные отношения больше не удовлетворяют потребности производительных сил.

В течение 1850–60-х годов в Европе происходит реабилитация якобинского террора трудом европейских радикалов. Как отмечают М. Одесский и Д. Фельдман, во время французской революции 1870–1871 годов террор окончательно утвердился в качестве революционного метода. Лидеры Парижской коммуны использовали основные мифологемы периода якобинского террора, например, возродив Комитет общественного спасения. Закон о заложниках, принятый 5 апреля 1871 года Парижской коммуной, предполагал казнь любого лица, подозреваемого в связях с контрреволюционным версальским правительством. Целью этого метода декларировалось предотвращение будущих жертв Версаля, в то время как реальная цель заключалась в устрашении социума.

В начале XX века для общественного мнения большинства европейских стран термин «революция» был в целом идеологически нейтральным и имел положительные коннотации. Настолько положительные, что в послевоенные годы в Германии консерваторы разрабатывают собственное революционное движение под названием Консервативная революция, сочетавшее антикапиталистическую риторику и националистическую идеологию. Главный идеолог движения Артур Меллер ван ден Брук противопоставлял Веймарской республике идеальное государство — Третий Рейх, — в котором при помощи национальной мобилизации удастся устранить классовые противоречия. Клеменс фон Клемперер в своем исследовании пишет, что течение, объединяющее таких разных мыслителей, как Освальд Шпенглер, Томас Манн и Макс Вебер, было попыткой создания современной теории, противостоящей реакционному консерватизму, с одной стороны, и интернациональному коммунистическому движению, с другой, в результате, однако, приведшей к возникновению нацизма в Германии.

Провал революций Нового времени связан с заменой понятия свободы как возможности активного участия в публичной сфере понятием социальной «свободы от бедности».

В предреволюционной России термин «революция» также имел положительные коннотации, хотя якобинский террор в сознании общественности воспринимался отрицательно. Для большевиков в целом оставалась актуальной традиция социалистической трактовки якобинского террора как буржуазного. Тем не менее, язык якобинцев (в названиях первых советских репрессивных органов) и методы управления обществом прочно вошли в их практику после Октябрьского переворота.

По мнению Славоя Жижека, ключевая идея работы Ленина «Государство и революция» состоит в том, что подлинная демократия невозможна в рамках такого института, как государство. Следовательно, в условиях существования государства, которое само по себе является инструментом подавления, террор становится легитимным средством управления. В этом, по мнению Жижека, кроется связь между характером Октябрьской революции и сталинизмом. При этом разница состоит в том, что в первые годы власти большевиков террор открыто признавался официальным методом управления, так что Троцкий даже говорил (по выражению Жижека, «in an almost cocky way») о недемократичной природе большевистского режима.

В первые годы после Октябрьской революции прежнее уголовное право было упразднено как буржуазное. В сохранении правопорядка советские лидеры полагались на «революционное творчество масс», а правосудие осуществлялось революционными трибуналами и местными судами, выносящими приговоры по собственному усмотрению, на основе «революционной совести» и «революционного правосознания». Понятия эти были намеренно размыты, так как никакие законы не должны были препятствовать осуществлению революции и сковывать действия правительства.

Как отмечает Фельдман, прилагательное «революционный» в официальном советском языке, как и другие прилагательные, образованные от советских идеологем (класс, народ, пролетариат), использовалось для противопоставления какого-либо явления его аналогу в капиталистических странах («народный депутат» не есть просто депутат). Уже в 1921 году официально используется термин «революционная законность», появление которого должно было дать понять иностранным правительствам, что период военного коммунизма и красного террора в Советской России закончился. При этом в официальных документах, в том числе, в Конституции СССР 1922 года, подчеркивалась не только необходимость соблюдения законов, но и возможность их обхождения, если этого потребует целесообразность. Позже для решения актуальных политических целей (во время пропагандистской кампании против Троцкого или осуждения культа личности Сталина на XX съезде КПСС), вплоть до распада СССР, советские вожди осуждали тот или иной предшествовавший политический курс как отклонение от «революционной законности», завещанной Лениным.

1960-е годы сопровождались во всем мире революционными движениями и восстаниями. В. Подорога пишет, что майские события в Париже 1968 года воспринимались как продолжение революции 1848 года, то есть последней буржуазной революции во Франции. Подъем достатка 1950–1960-х годов привел ко второй модернизации во Франции, появлению нового большинства (будущего silent majority) в бесклассовом постиндустриальном обществе. Волнения в мае 1968 года в Париже — это еще и последняя попытка «революции Освобождения». Освобождение, к которому стремились участники восстания, трактовалось не в гражданском, а в экономическом и экзистенциальном контексте.

Во второй половине XX века становится авторитетной концепция «гражданского сопротивления» или «ненасильственного сопротивления». Впервые этот термин использовал Махатма Ганди для обозначения необходимых действий, когда просто гражданского неповиновения уже недостаточно. Ее идея состоит в использовании ненасильственных методов (демонстрации, забастовки, бойкоты) в противоположность силовым мерам. Среди примеров гражданского сопротивления Адам Робертс и Тимоти Гартон Эш в книге «Civil Resistance and Power Politics: The Experience of Non-violent Action from Gandhi to the Present» называют движение за гражданские права в США в 1960-е годы, «Революцию гвоздик» в Португалии в 1974–75 годах, Иранскую революцию 1974–1979 годов, восстание на площади Тяньаньмэнь в 1989 году, революции в Центральной и Восточной Европе 1980-х годов, а также «цветные революции» последних десятилетий.

Гражданское сопротивление определяется, главным образом, через противопоставление военным переворотам. Ненасильственный характер сопротивления подразумевает, что выступление производится от лица всего гражданского общества. Тимоти Гартон Эш отмечает, что большинство революций в Центральной и Восточной Европе, которые произошли в 1980-х–90-х годах, ставили целью не абстрактную идею будущей идеальной модели общества, а уже существующую на Западе политическую систему. Они не ставили перед собой глобальные, универсальные цели, а ограничивались конкретными задачами демократизации существующих политических режимов. Таким образом, «мирные революции» воспринимались участниками в традиции буржуазных революций XVIII и XIX веков.

Ханна Арендт, анализируя опыт Великой французской и Американской революций, приходит к выводу, что провал революций Нового времени связан с заменой понятия свободы как возможности активного участия в публичной сфере понятием социальной «свободы от бедности». Последнее понимается не как экономическое освобождение беднейших слоев, а как свобода постоянно отодвигать горизонт экономических возможностей. Речь идет о потребительском обществе, в котором постоянное стремление к обогащению вытесняет желание участвовать в общественном управлении. Арендт называет это «идеалом индивидуального счастья», который заменил идеал общественной свободы, провозглашенный Американской революцией.

Пример современного употребления:

«В России происходит нечто совсем иное, довольно необычная штука: революция среднего класса — сословия, по своей природе нереволюционного». Б.Акунин.Объясню интересующимся.

Список литературы:

Х. Арендт. О революции.

М. Одесский, Д.Фельдман. Поэтика власти.

Д. Фельдман. Терминология власти.

Slavoj Zizek. Revolution at the Gates. Afterword: Lenin «s Choice.

Д. Агамбен. Homo sacer. Чрезвычайное положение.

В. Подорога. Апология политического.

Adam Roberts, Timothy Garton Ash. Civil Resistance and Power Politics: The Experience of Non-violent Action from Gandhi to the Present.

Klemens von Klemperer. Germany’s New Conservatism.

Источник: https://econet.ru/

Понравилась статья? Напишите свое мнение в комментариях.
Комментарии (Всего: 0)

    Добавить комментарий

    Человек живет не тем, что съеда­ет, а тем, что переваривает. Это оди­наково справедливо для ума и для тела. Бенджамин Франклин
    Что-то интересное