Дима Зицер: Выходов всегда больше, чем один

Экология жизни. Дети: Готов я или нет, чтобы на моего ребенка кричали. Готов я или нет, чтобы мой ребенок несколько раз в день выполнял чужую волю без объяснения причин, зачем это нужно

Родители-школа-ребенок: как складываются отношения между участниками этого треугольника?

Какие у них обязанности и есть ли права?

Могут ли эти трое быть командой, или каждый играет против оставшихся двух?

Роль педагога в жизни ребенка: друг, помощник или ориентир?

Размышляет директор Института Неформального образования INO Дима Зицер.

– Ребенок отправляется в государственную общеобразовательную школу, что здесь самое тревожное?

– Всё.

– Надежды нет?

– «Ну, мы же выжили!», как это любят говорить апологеты такой жесткой системы. «Ну, меня же так воспитывали, и ничего!» Понимаете, какая штука, вопрос, откуда он туда идет.

– Из обычного садика в обычную школу.

– Вы знаете, как ни странно, если ребенок идет из обычного садика, то он, в определенном смысле, готов. Он уже понимает, что чужая воля важнее, чем его, что ему предстоит жить в мире под давлением. Он не понимает, почему, кстати. Но так или иначе уже находится в этих жестких и жутких рамках чужой воли, в системе подавления.

– Получается, если ребенок пойдет в общеобразовательную школу после хорошего частного садика, где его уважали и с ним считались, это будет гораздо травматичнее?

– И да, и нет. Смотрите, во-первых, нам надо договориться, что мы не будем огульно ругать все без исключения государственные школы, это важный момент. Есть замечательные школы, а главное, есть замечательные учителя. Я, может быть, скажу удивительную вещь, но я в это правда верю: хороших учителей большинство.

Другое дело, что когда мы с вами попадаем в жесткие предлагаемые обстоятельства, иногда у нас проявляются не самые лучшие наши качества. Кто из нас знает, как бы себя повел, оказавшись, не дай Бог, в концлагере, например. Кто знает?

С учителями та же история. Я же с ними встречаюсь постоянно, это милые, хорошие люди. Подавляющее большинство на 15-й минуте общения становятся открытыми и принимающими. Другое дело – рамки обстоятельств.

Недавно приятель рассказал историю. Он – киношник, и снимал какую-то школу. Общался с учительницей, интеллигентная, замечательная, милая девушка. И вот они заходят в класс, и она тут же срывается на крик, становится монстром. Мы можем задать вопрос, где она настоящая, где правда? Я склонен думать, что в первом случае.

– Что же с ней происходит?

– Предлагаемые обстоятельства. Школа – одна из самых замечательных придумок человечества, она создана для того, чтобы человек развивался, взаимодействовал с миром, обогащал мир собой. Если вместо этого устраивать пыточную камеру ежесекундно, начиная с самого первого момента: как на тебя смотрит человек при входе, как с тебя требуют обувь определенного типа, а теперь и форму определенного типа, тетрадку определенного цвета, что происходит с человеком?

А если он попадает в эту историю со стороны учителя? Он становится надсмотрщиком. Особенно если это молодой человек, только после института, приходит в школу, встречает старших коллег. А старшие коллеги говорят: «Ты что, их нельзя распускать! К зверю нельзя поворачиваться спиной!» И всё! Ну сколько он сможет противостоять?

Это социальная психология. Американцы много в этой области работали в 60-х, мы же помним с вами эксперименты и с тюрьмой, и некоторые другие. Тюрьма предлагаемых обстоятельств, вот что происходит. А люди в ней – заложники, причем как учителя, так и ученики.

– Что делать, если нет возможности отправить в хорошую школу?

– Приготовьтесь к ответу, у меня жесткие взгляды. Если мы говорим по-честному, по гамбургскому счету, выход всегда есть. В первую очередь, мы должны понять, чего мы хотим. Вот ребенок идет в школу, чего мы хотим. А еще лучше, чего мы не хотим, написать для себя 10 красных линий. На что мы категорически не согласны.

Сесть и написать, готов я или нет, чтобы на моего ребенка кричали. Готов я или нет, чтобы мой ребенок несколько раз в день выполнял чужую волю без объяснения причин, зачем это нужно. Готов я или нет, чтобы моего ребенка унижали. У вас появится такая дорожная карта. В этот момент вы сократите 80% школ, они окажутся за красной линией.

Но 20% останется. В этих 20% школ выбирайте учителя. Выбирайте, ходите, спрашивайте, смотрите, выбирайте!

Напишите крупно, красным, как хотите: родитель имеет полное право прийти к учителю, проверить, как он работает, навести о нём справки. Нормальный родитель должен попробовать посетить урок: ну а как же, он любимого человека туда отдает минимум на четыре года.

Родитель в образе просителя – это очень странно. Надо перейти в роль требователя. Если я хочу, чтобы мои интересы были учтены, их надо продвигать. Не обязательно всегда бороться, просто продвигать. Иногда получается даже безреволюционно.

В большинстве случаев можно найти хорошего учителя даже в маленьком городе. В маленьких городах хороших учителей больше. Есть такая легенда, что всё хорошее – в Москве и отчасти в Питере. Но это не так. Когда я приезжаю на семинары в маленькие, малюсенькие города, вам не передать, там настоящие подвижники! А что вы думаете? Деревня, в которой живут 12 детей, и два учителя, которые преподают всё, потому что туда никто не пойдет больше. И всех детей знают. Представляете, какой стержень у этих людей должен быть, чтобы они этим занимались?

Ну, предположим самое невероятное: мы не нашли хорошего учителя, хорошей школы. И таких мам, которые не нашли, ну сколько их, штук пять наберется на город? Что мы делам дальше?

– Создаем?

– Золотые слова! Для начала учебную группу. У нас принято ругать закон об образовании, но в этом случае я не могу протянуть руку тем, кто им недоволен. У нас прекрасный закон об образовании, один из лучших в мире. Он предлагает очень широкий выбор для родителей, а родители вообще этим не пользуются.

– Этот закон на практике или в теории хорош? Советская конституция ведь тоже была одной из лучших в мире.

– Практика – это же как раз мы с вами. Ну что чиновникам до вашей учебной группы, в которой учится пять детей, которые привязаны к определенной школе. При том, что вы вовремя сдаете контрольные работы и финансовую отчетность. Коррупционной составляющей там нет, денег с вас не взять. Понимаете? Мы сами себя пугаем.

Не хотите учебную группу? Домашнее обучение, пожалуйста.

Ну хорошо, давайте 1% отделим: не знаю, не могу сейчас придумать, что такое может случиться, что у родителей действительного нет никакого выхода. Но это один процент, один!

99% случаев – это просто родители ленятся. Я не брошу в этих родителей камень, я не скажу, что они не правы, но я проконстатирую, тем не менее, определенный подход к образованию их собственных детей, к самим детям, к взаимодействию в семье. Можно всё изменить, можно. Выходов всегда больше, чем один.

– В каких отношениях сейчас находятся семья и школа, обычная семья и обычная школа?

– Николай Васильевич Гоголь по этому поводу говорил так: «Ни мужик не понял барина, ни барин мужика». Вот в таких они отношениях. Есть две крайности. Крайность первая, когда родителям говорят: «Отойдите, у нас тут образовательный процесс, мы знаем, что и как делать». Крайность другая, когда, наоборот, родители говорят: «Мы вам отдали ребенка, давайте воспитывайте». Что происходит? Происходит распад образовательной системы. В этой триаде «ученик-школа-семья» происходит разложение процесса обучения. Конфликт развивается между всеми составляющими этой тройки. И будет увеличиваться, пока не достигнет апогея.

Сейчас настолько неочевидно, зачем нужна и для чего нужна сегодняшняя обычная усредненная школа. Зачем? Нет ответа. Если мы начнем задумываться о том, что и для чего происходит в системе образования, мы столкнемся с таким количеством вопросов, которые надо решать, что станет страшно.

Учиться, конечно, нужно. Вопрос: чему? Есть несколько очень важных навыков, которыми человеку прикольно было бы овладеть. Первый навык: уметь выбирать. Он должен понимать, чего ему надо и чего он хочет. В этой ситуации хорошо бы понимать, чего хотят другие. И тут мы переходим к следующему навыку: уметь взаимодействовать. С другим человеком, с самим собой, с природой, с погодой, с правительством. Он должен уметь искать дорожку к знаниям, понимать, где взять.

За последние десятилетия у человека поменялась даже структура памяти. Раньше наша голова была похожа на архив: мы запихали туда принцип синхрофазотрона, переложили Пришвиным и сверху полили производством серной кислоты, и там где-то это у нас лежит, на случай, если когда-нибудь понадобится.

Сейчас человек должен уметь верно сформировать запрос, не в узком смысле, как в гугле. А в широком: к самому себе, к жизни, к учителю. Если это так, я понимаю, зачем мне в школу ходить. И мы можем идти с учителем рука об руку вместе, и на любом материале – Кюри, Пушкин, законы Архимеда – мы будем исследовать, в первую очередь, себя самих.

У меня есть любимый вопрос учителям математики: «Зачем нужна таблица умножения?» Они сразу чувствуют подвох и изо всех сил стараются избежать ответа «Чтобы знать!» И приходят к двум ответам – «математика развивает мозг» и «чтобы деньги считать». На что я всегда говорю: дай Бог всем столько денег, чтобы их нужно было считать при помощи таблицы умножения.

Это я к чему? К тому, что учитель обязан понимать, зачем он учит понимать то или другое. Если учитель не может ответить на этот вопрос сам, он может только вдолбить. Не научить, а вдолбить по принципу «надо».

- В школе многое строится на оценках. Но ведь работа на оценку и работа на результат – это не одно и то же, здесь нет знака равенства. Тогда что такое «оценка»?

– Навязанная истина, которая истиной не является. Результат человек для себя формулирует сам, в первую очередь. Это идет изнутри, даже если в компании других людей.

Оценка ко мне чаще всего вообще не имеет никакого отношения: некий человек под воздействием каких-то факторов, часто субъективных, оценивает по некоему праву, часто субъективному, то, что я делаю. И это часто разрушает результат.

Сколько раз бывает, что человек вдохновлен, во вдохновении он создает что-то удивительное, показывает другому, а другой говорит: «Нет, на конкурс ты не пройдешь! Ты не достоин». И всё.

– Бывают ситуации, когда оценки нужны?

– Оценки – странное изобретение. Нужна обратная связь, это точно. Между учителем и учеником нужна обратная связь, чтобы проанализировать, что и как получается, что нужно сделать, если я хочу получить вот такой-то результат, познать такой-то процесс, например. Это удивительная штука совершенно, обратная связь. Оценка здесь вообще ни при чём.

– Педагог ребенку – кто?

– «Педагог» переводится с греческого, как «детовод». Это был раб, который отводил детей в школу. Я очень верю в язык, он действительно детовод. Теперь давайте перейдем на язык практики: педагог – профессионал, умеющий создать рамки, правила игры, говоря на более простом языке, в которых начинает крутиться процесс познания – познания мира, самопознания. Рамки, в которых человеку должно быть комфортно, это очевидно. Он не должен бояться и думать о собственном страхе. Он должен оказаться в ситуации, когда ему выражать себя «легко и приятно», в ситуации, в которой он может осознать собственный интерес, основу мотивации.

Если я нахожусь в ситуации, когда мне говорят: «Руки сложи вот так, вставай по сигналу и смотри в затылок девочке, которая сидит перед тобой», а я хочу смотреть ей в лицо, удивительно красивая девочка попалась, то в данный момент я не могу этот интерес выразить.

На практике педагог в неведомой усредненной российской школе является очень часто несчастным человеком. Он должен каждое утро отдирать себя от подушки и тащить силой свое тело в темноте в эту ненавистную школу, боясь объяснить самому себе, зачем ему всё это надо. Чем отличается хороший педагог от плохого? Он знает, зачем он туда идет.

– У Стругацких была идея наставничества.

– Я за наставничество, только вот мы не знаем, кто и почему в этом мире становится наставником. Как только я приду в качестве ориентира для ребенка, скажу ему: «С этого момента я – твой наставник и ориентир», это, знаете, фашизмом попахивает или коммунизмом в остро протекающей форме. Это беда. Если мы с вами будем по-честному взаимодействовать, в процессе я, конечно, могу стать вашим наставником, и вы скажете: «Вау, вот этот очкарик, хочу стать, как он!» Но это будет просто бонусом.

Опасность в том, что педагог может начать относиться слишком серьезно к самому себе. А ведь это легкая, открытая, в каком-то смысле почти клоунская профессия. Представляете, каким гибким я должен быть в общении, когда у меня в классе 40 детей. В классе должно хватить места и девочке, которая хочет сейчас пить, и мальчику, который хочет рисовать, и я должен вписать их всех в один процесс. Это почти буффонада. А если я – наставник, представляете? Такой несгораемый шкаф в костюме.

Часто говорят, что педагог должен быть другом. Да не должен он быть своим ученикам другом, не должен. Если я буду обсессивно думать, дружим мы или нет, всё поломается.

– Дима, у вас ученая степень по педагогике, огромный опыт и стаж. У вас в Институте Неформального образования есть такая игра «Чего я не умею». Чего вы, как педагог, не умеете?

– Какой хороший вопрос. Я не умею останавливаться, в самых разных смыслах. Иногда меня несет, и я прямо лечу, лечу, лечу, потом, оглядываясь назад, понимаю, что драматически нужно было остановиться в той точке. Иногда надо уметь вовремя остановиться, дать посыл остальным идти дальше.

Я очень, очень долго не умел давать другим место, но надеюсь, что сейчас нахожусь в процессе освоения этого навыка. Раньше, если мы находились с другим педагогом в со-ведении, мне трудно было оставлять достаточно места второму педагогу. Сейчас я смотрю на наших замечательных молодых педагогов и понимаю, что мне нужно просто уйти в другую комнату и оставить их с детьми.

Я думаю, это во многом идет у людей от недоверия самому себе, которое ты перекладываешь на другого. Понимаете, да, о чём я говорю? Если вы оказываетесь вместе, начинается «слушай, я лучше сделаю сам».

У меня, как у всех у нас, есть собственное представление о справедливости. И если мне кажется, что по отношению к детям, моим или чужим, осуществляется какая-то несправедливость, у меня, в прямом смысле, сносит крышу. Это плохо. Во-первых, как любой человек, у которого снесло крышу, я могу ошибаться. Во-вторых, иногда раньше я мог наворотить такого, о чём после серьезно жалел.

– Приведите пример несправедливого, на ваш взгляд, отношения к ребенку?

– Хотите, выглянем в окошко? И увидим сразу пяток! Если я вижу физическое насилие, я подойду всегда: треплет, тянет за руку, дергает. Бьет – это крайняя точка, это само собой. У меня есть секретные слова, которые удивительным образом всегда срабатывают. Я сообщаю маме, а мне приходится делать это довольно часто, что она совершает уголовно наказуемое деяние. И это действительно так. В Уголовном кодексе РФ, как и в любой другой стране, предусмотрено уголовное наказание за физическое насилие.

Тянуть и дергать за руку – это ведь физическое насилие, а люди в большинстве своем об этом даже не задумываются. И часто бывает достаточно сказать об этом один раз, чтобы человек задумался. В этот момент родители знают, насильник знает, что он виден, что общество его видит. Если сегодня к нему подошел Дима, а завтра к нему подошла Настя, а потом еще сосед, а потом кто-то еще, послезавтра его посадят. И это важный месседж. Ни разу в жизни в такой ситуации меня не послали к чертовой матери.

Недавно, знаете, пересматривал «Вокзал для двоих». В конце фильма там сцена такая, ресторан привокзальный, рутина, обычная жизнь. Сидит вахтер, мух отгоняет, кто-то что-то ест, и мама с ребенком делает уроки. Она садится рядом с ним, вдалбливает что-то, дает ему подзатыльник со словом «Бестолочь!» и в раздражении уходит.

Рязанов – великий режиссер. Я думаю, что он эту галочку, эту черточку сделал на уровне гения. Процитировал то, что на каждом углу, на каждом шагу. Вот так устроена наша жизнь: походя этот подзатыльник дается ребенку!

– Не могу представить ситуацию, когда я приеду в Европу со своим ребенком, и чужой человек мне сделает замечание о его поведении. А у нас любой считает, что имеет на это право: прохожий, бабушка-соседка.

– Бабушка-соседка тоже живет в галлюцинациях. Ведь было ей сказано Владимиром Ильичом Лениным, что каждая кухарка может управлять государством. Вот бабушка и управляет. Понимаете, было сделано всё, чтобы люди занимались чем угодно, только не собой. Потому что если они займутся собой, они такое поймут, что много, много кому несдобровать. Поэтому бабушка переключена на вас с ребенком. И если вы в этот момент скажете: «Бабушка, это совсем не ваше дело», найдете аккуратную, вежливую форму, вы одновременно сделаете очень много полезных вещей.

Первое, ваш любимый человек почувствует, что он защищен. Второе, вы реализуете свой материнский потенциал. И третье, бабушка, может быть, наконец переключится на саму себя. Посмотрит вокруг и скажет: «Ой, ничего себе, а что это мы делаем? А чего это моего внука в школе обижают? Не дам моего внука в обиду!» опубликовано econet.ru

Также интересно:  Непопулярно о мотивации. Почему ребенок не учится?  

Мой взрослеющий сын: как мы обошлись без подросткового бунта

P.S. И помните, всего лишь изменяя свое сознание - мы вместе изменяем мир! © econet

Присоединяйтесь к нам в Facebook , ВКонтакте, Одноклассниках