Бремя знания: как сомнения помогают нам развиваться

Экология сознания. Жизнь: Знания повышают нашу самооценку и уверенность в себе, но делают зависимыми от мнений ...

Знания повышают нашу самооценку и уверенность в себе, но делают зависимыми от мнений авторитетов и лишают возможности посмотреть на проблему с новой стороны.

Кроме того, знание легко симулировать!

Публикуем отрывки из книги «Не в знании сила» об опасности образованности и о том, как невежество может просвещать. Авторы книги — международные консультанты по образованию и карьере Стивен Д’Соуза и Дайана Реннер.

Малышка, спотыкаясь, делает первые шаги, и ее родители сияют от счастья, подхватывают ее на руки, ласкают. Девочка произносит первые слова, поет в садике песенку, получает в первом классе приз за грамотность — и все ее хвалят, все радуются. 

С первых дней жизни нас хвалят, ценят и награждают за каждое приобретенное знание, за новые навыки. Знаменитый афоризм Фрэнсиса Бэкона «Знание — сила» превратился в клише, которое уже неловко повторять. Школа, работа, жизненный опыт — все убеждает, что наш статус зависит от компетентности, и ее нужно проявить, сделать заметной другим. Этим определяется степень влияния, власти, репутация человека. Именно внешнее проявление знаний привлекает внимание, придает человеку ценность.

В последние десятилетия и развитые, и развивающиеся экономики продолжают неумолимо смещаться от производства к сфере услуг. Все больше людей выбирают профессии, в которых «нам платят за мысли». Во многих странах наличие диплома сулит увеличение дохода, поскольку открывает доступ к более высоким должностям. Высокий уровень образования также коррелирует с улучшением здоровья, большей продолжительностью жизни и меньшим количеством детей в семье. А та власть, тот статус, которые мы получаем благодаря знанию и компетентности, дают нам ощущение важности и значимости. Растет наша уверенность в себе, разжигается честолюбие: мы стремимся к успеху, к еще более высокому статусу.

Писатель и философ Нассим Талеб напоминает нам, что мы склонны рассматривать знание словно «личную собственность, которую следует оберегать и оборонять. Это почетное отличие, оно помогает подняться по иерархической лестнице. Тут легкомысленное отношение неуместно».

Жажду знаний всячески поощряют в нас социальные институты, которые вознаграждают за приобретенные навыки, за компетентность. Наша деятельность оценивается по определенным критериям, которые обеспечивают продвижение по службе, заработок, бонусы и прочие награды. Таким образом воспитывается и укрепляется убеждение, что от компетентности зависит успех, карьера и зарплата.

Но дело не только в отличиях и наградах — удовлетворение от знания, от испытываемого чувства определенности не просто привнесено извне, оно является врожденным свойством мозга.

Недавно нейробиологи провели исследование, которое показало: определенность — одно из главных условий нормального существования. Нейробиолог Дэвид Рок считает, что угроза неопределенности переживается столь же болезненно, как физическое нападение. Его мнение подтверждается другим исследованием, согласно которому даже на незначительную неопределенность мозг начинает реагировать как на ошибку. Невозможно жить в состоянии неопределенности в существенных для нас вопросах: не знать, чего хочет от нас начальник, или дожидаться результатов анализов в страхе перед возможным диагнозом. Наш мозг всегда спешит получить ответы.

Нейробиолог Майкл Газзанига из Калифорнийского университета изучал эту функцию мозга на примере больных эпилепсией, которые перенесли операцию по рассечению нейронных перемычек между полушариями мозга. Эксперимент проводился с каждым полушарием по отдельности, и Газзанига обнаружил в левом полушарии сеть нейронов, которую он назвал «интерпретатором». Левое полушарие постоянно занято истолкованием информации, оно «всегда находит разумность и порядок, даже там, где их нет». Неудивительно, что мы жадно поглощаем знания во всех формах, ведь они так заманчивы! Знания сулят нам уважение, награды, повышение по службе, они обещают богатство, здоровье, уверенность в себе.

И все же осторожность и здесь не повредит. Когда вам в последний раз предлагали идеальный товар со множеством преимуществ и без малейших недостатков? Проблема знаний — именно в их безусловной пользе. Мы цепляемся за усвоенные знания, даже когда они сковывают нас, мешая, как это ни парадоксально прозвучит, узнавать новое и продвигаться вперед.

Падуя, 1537 г. Андреас Везалий, молодой анатом из Фландрии, входит в городские ворота и направляется к университету. При себе — скудные пожитки, в груди — пламенная жажда знаний, юноша мечтает понять, как устроено человеческое тело. Он попал в нужное место и в нужное время. В эпоху Возрождения расположенная в 35 км от Венеции Падуя быстро превращалась в международную столицу искусств и наук. Везалий поступил в самую знаменитую европейскую школу медицины и анатомии: к тому времени Падуанскому университету было уже более 200 лет.

Везалий родился в Брюсселе в 1514 г. в семье придворного аптекаря. С детства он был увлечен тайной живого организма. Он отлавливал собак, кошек и мышей и препарировал их, а позднее украл с виселицы труп, чтобы заполучить скелет, — дерзость, за которую могли дорого поплатиться и он сам, и его родные.

В 18 лет жажда знаний увлекла молодого человека в Париж, где он записался на курс медицины. Там же ему в руки попал труд основоположника анатомии как науки — греческого врача, хирурга и философа Галена из Пергама.

Гален на протяжении столетий оставался крупнейшей величиной в мире медицины. В его трудах отражен широкий опыт лечения пациентов — от раненых гладиаторов до трех римских императоров. И самое ценное: Гален старался объяснить не только устройство человеческого тела, но и то, как оно функционирует. Например, он показал, как звуки голоса возникают в гортани, первым выявил разницу между темной венозной и яркой артериальной кровью.

На протяжении веков врачи неколебимо верили каждому слову Галена. Даже в эпоху Возрождения, спустя почти полтора тысячелетия после смерти Галена его описание человеческого тела оставалось главным справочником для медиков и анатомов, основой знаний врача.

И Везалий, как все студенты-медики, поначалу был очарован открытиями Галена: они казались такими ясными и убедительными. Но по мере того, как он погружался в анатомические исследования и все более критическим взглядом перечитывал текст Галена, молодой человек начал обнаруживать несоответствия и мелкие ошибки. Его сомнения в истинности некоторых утверждений Галена усилились после посещения публичных и закрытых университетских лекций.

В ту пору анатомический сеанс был заметным событием: в аудиторию битком набивались студенты, приглашали заезжих ученых. Мероприятие проходило под строгим контролем, будто священный ритуал, отступления от традиции и строгих университетских правил считались немыслимыми.

Профессор анатомии восседал в стороне от стола хирурга на возвышении, в огромном кресле. Его обязанность сводилась к тому, чтобы зачитывать вслух куски из книг Галена, в то время как хирург проводил вскрытие, а специально назначенный человек демонстрировал аудитории те органы и части тела, которые следовало изучить.

И хотя руководили этими сеансами известные ученые, Везалий пришел к выводу, что новое знание при этом не приобретается, единственная цель — подтвердить давние выводы Галена. Слепая преданность Галену заходила настолько далеко, что хирург, держа в руках человеческое сердце и собственными глазами видя его четыре камеры, комментировал, как учил Гален: сердце — трехкамерное.

Несколько лет спустя Везалий писал, что любая попытка вступить в спор с Галеном казалась недопустимой, «словно я позволил себе втайне усомниться в бессмертии души». Книга Галена отражала устойчивое состояние знания, определенность, зону комфорта.

И хотя мы бы сегодня не стали полагаться на древнеримскую анатомию, мы по-прежнему подвластны все тому же заблуждению: всецело доверяем надежности уже добытого знания.

Художники чувствуют себя как дома на краю неведомого. Пространство творчества — как раз в этом промежутке. Это пространство открывается после события, обычно описываемого как уничтожение эго.

Американский художник Маршалл Арисман (род. 1937), иллюстратор, рассказчик и педагог, часто сотрудничал с журналами — от TIME до Mother Jones. Его работы можно видеть в различных коллекциях Смитсоновского института и Музея американского искусства. Одна из самых его известных работ — обложка романа Брета Истона Эллиса «Американский психопат» (American Psycho): главный герой — Патрик Бейтмен — предстает на ней получеловеком-полудьяволом.

Маршалл на протяжении полувека следовал неизменному ритуалу творческого процесса. Проснувшись поутру, он одевался и шел в мастерскую. «Туда меня ведет мое эго. Я стою перед белым холстом и думаю: “Сейчас я нарисую лучшую в моей жизни картину”. Но рисовать-то эго не умеет, оно всего лишь приводит меня в мастерскую! Оказавшись перед пустым холстом, оно не знает, что делать, — и тогда я начинаю рисовать».

Процесс создания картины всегда начинается с какой-то подсказки, чаще всего с фотографии. Маршалл ставит ее перед глазами и говорит себе: «Нарисую вот эту лягушку». Если по ходу дела лягушка начинает превращаться в свинью, он этому не препятствует. Он никогда не знает заранее, к чему придет. Более того: по мнению Маршалла, лучше всего картины выходят, когда он вовсе не контролирует процесс.

«Минут через двадцать я замечаю, что рисую довольно скверно. Я вступаю в спор с самим собой: “Это плохо, нужно остановиться, сдаться, да ты вообще не умеешь рисовать”». Этот внутренний раздор продолжается иногда минут двадцать, а иногда и два часа, пока Маршалл не признается: «Это по-прежнему ужасно». И к этому моменту, поясняет Маршалл, его эго понемногу начинает отступать. «Где-то в этом разрушительном процессе проступает та часть меня, которая в состоянии рисовать. Она выходит на первый план только тогда, когда я пойму: все, что делает эго, бесполезно. Тут появляется небольшой промежуток, он длится недолго, минут пятнадцать, но его хватает. Попасть в него я могу, лишь уничтожив свое эго».

То, что Маршалл в итоге создает, исходит не от него, а «через него». «Когда мне говорят “Мне нравятся ваши картины”, я отвечаю: “Моего в них ничего нет”.

Марк Ротко также называл себя проводником. Через него проходила энергия. Я выше всего ценю этот момент пустоты. Завишу от него, словно наркоман. Мне уже 75 лет, и теперь мое эго не стремится рисовать, а желает только вновь обрести это пространство. Но никогда не удается задержаться в нем надолго».

Избавление от эго — ключевой элемент программы, которую Маршалл преподает в нью-йоркской Школе визуальных искусств. Первым делом он просит учеников встать лицом к аудитории и рассказать о себе подлинную историю, сопровождая ее иллюстрациями.

Поначалу все стесняются, не могут найти естественный тон, неловко ведь стоять вот так перед товарищами. Но Маршалл заставляет их повторять свой рассказ снова и снова, под конец — надев собачью маску.

В итоге студенты избавляются от своего эго и, повторяя свой рассказ, переживают его события заново. «Они подбираются к сути, — говорит Маршалл, бабушка которого была известным в своей среде спиритом. — К ней наведывались медиумы, я провел детство среди них. Она говорила: “Ты должен научиться жить между ангелами и демонами. Ангелы — веселые и соблазнительные, демоны — интересные и опасные”.

И теперь в своей мастерской я работаю в этом срединном пространстве — буквально. На одной стене у меня нарисованы ангелы, на другой демоны. Думаю, Незнание — это и есть место посередине, место человека».опубликовано econet.ru 

Также интересно: Как сделать ум более острым и гибким: упражнения для мозга  

Не делайте этого, чтобы не причинять себе боль

P.S. И помните, всего лишь изменяя свое сознание - мы вместе изменяем мир! © econet