Почему в мире становится все больше бесполезной работы?

Экология жизни: Вместе с экономическим ростом повысился и уровень потребления, в результате отдых стал слишком дорого стоить, а люди работают все безудержнее...

В Средневековье праздники занимали не меньше трети года, а крестьяне трудились, только чтобы прокормиться.

Как пишет нидерландский писатель и философ Рутгер Брегман, вместе с экономическим ростом повысился и уровень потребления, в результате отдых стал слишком дорого стоить, а люди работают все безудержнее.

Хотя еще Кейнс предполагал, что в 2030 году на работу надо будет тратить не больше 15 часов в неделю.

Издательство «Альпина Паблишер» перевело на русский книгу Брегмана «Утопия для реалистов. Как построить идеальный мир».

Публикуем отрывки — о том, почему 40-часовая рабочая неделя давно не имеет смысла, кто займет место бухгалтеров, юристов и пиарщиков в идеальном мире и как быть с образованием, когда компьютеры станут в миллиард раз умнее человека.

Густой туман окутал парк у здания нью-йоркской мэрии на рассвете 2 февраля 1968 г. Здесь собрались 7000 городских дворников, готовых взбунтоваться. Представитель профсоюза Джон ДеЛери обращается к собранию, стоя на крыше грузовика. Когда он объявил, что мэр отказывается идти на дальнейшие уступки, гнев толпы приблизился к точке кипения. Увидев, что люди начали бросаться тухлыми яйцами, ДеЛери осознал, что время компромиссов кончилось. Настало время выйти за рамки закона — но этот путь дворникам заказан по той простой причине, что выполняемая ими работа слишком важна.

Время бастовать.

На следующий день в Большом Яблоке мусор остался не убран. Почти все бригады дворников города не вышли на работу. «Нас никогда не уважали, и меня это не волновало, — цитирует одного дворника местная газета. — А теперь волнует. Люди обращаются с нами как с грязью».

Два дня спустя, когда мэр решил посмотреть, что происходит, город был уже по колено завален мусором и отбросы продолжали прибывать по 10 000 тонн в сутки. По улицам заструилась мерзкая вонь, крысы стали появляться даже в самых престижных районах. Всего за несколько дней один из самых привлекательных городов мира стал похож на трущобы. Впервые с эпидемии полиомиелита в 1931 г. городские власти объявили чрезвычайное положение.

И все же мэр отказывался уступать. Его поддерживала местная пресса, которая изображала бастующих жадными нарциссами. Лишь через неделю начало приходить понимание того, что победа за мусорщиками.

«Нью-Йорк беззащитен перед ними, — в отчаянии заявляли авторы передовиц в New York Times. — Величайший из городов вынужден сдаться либо утонуть в нечистотах».

На девятый день забастовки, когда мусора накопилось уже под 100 000 тонн, уборщики добились своего.

«Недавний шаг Нью-Йорка к хаосу показал, что бастовать выгодно», — писали позже в Time.

Разбогатеть, не пошевелив и пальцем

Возможно, это так, но не для каждой профессии. Вообразите, например, что все 100 000 вашингтонских лоббистов завтра начнут бастовать. Или что дома решат остаться все налоговые бухгалтеры Манхэттена. Кажется маловероятным, что мэр объявит чрезвычайное положение. На самом деле вряд ли какой-то из этих сценариев чреват большими неприятностями. А о забастовке, скажем, консультантов по продвижению в соцсетях, телемаркетологов или специалистов по высокочастотной торговле даже в новостях вряд ли объявят.

То ли дело когда речь заходит о дворниках. Как ни посмотри, они делают то, что нам необходимо. А неприятная правда в том, что все больше людей выполняют работу, без которой мы запросто обошлись бы. Перестань они вдруг трудиться, мир не станет ни беднее, ни уродливее, ни как-либо еще хуже. Возьмите скользких торгашей с Уолл-стрит, набивающих карманы за счет очередного пенсионного фонда. Возьмите ушлых юристов, способных затянуть корпоративное судебное разбирательство до скончания дней. Или талантливого рекламного борзописца, чей слоган года навсегда выводит конкурента из игры.

Вместо того чтобы создавать богатство, эти люди всего лишь перераспределяют его.

Конечно, четкой грани между теми, кто создает блага, и теми, кто их перераспределяет, нет. Нельзя отрицать того, что финансовый сектор вносит вклад в наше благосостояние и при этом смазывает шестерни остальных секторов.

Банки помогают разделять риски и поддерживают людей с перспективными идеями. И все же ныне банки стали столь велики, что во многом попросту перетасовывают богатство, а то и разрушают его. Вместо того чтобы увеличить размер пирога, взрывное расширение банковского сектора увеличило долю, которую он оставляет себе.

Или возьмем профессию юриста. Само собой разумеется, что закон необходим для процветания страны. Сегодня в США в 17 раз больше юристов на душу населения, чем в Японии; делает ли это американский закон во столько же раз более эффективным, чем японский? Стали ли американцы в 17 раз более защищенными? Вовсе нет. […]

Причем оказывается, что именно те виды деятельности, которые нацелены на перераспределение денег и практически не создают прибавочной стоимости, оплачиваются лучше всего. Это удивительное, парадоксальное положение дел. Как получается, что проводникам процветания — учителям, полицейским, врачам — платят так мало, в то время как у малозначащих, избыточных и даже разрушительных посредников дела идут так хорошо?

Лучшие публикации в Telegram-канале Econet.ru. Подписывайтесь! 

Когда праздность еще была правом по рождению

Возможно, пролить свет на эту головоломку поможет история.

Вплоть до эпохи, начавшейся несколько веков назад, почти все население планеты трудилось в области сельского хозяйства. Из-за этого богатый высший класс был волен бездельничать, жить на свои личные средства и воевать — все эти хобби не создают богатства; в лучшем случае перераспределяют его, а в худшем — разрушают. Всякий дворянин голубых кровей гордился своим образом жизни, дающим немногим счастливчикам наследственное право набивать карманы за счет других. Работа? Это для крестьян.

В те дни, до промышленной революции, забастовка фермеров парализовала бы всю экономику. В наши дни различные графики, диаграммы и схемы указывают на то, что все изменилось. Доля сельского хозяйства в экономике ничтожна. Действительно, в США финансовый сектор в семь раз больше сельскохозяйственного сектора.

Значит ли это, что забастовка фермеров поставит нас в менее затруднительное положение, чем забастовка банкиров? (Нет, совсем наоборот.) И, кроме того, разве производство сельскохозяйственных продуктов не выросло в последние годы? (Да, конечно.) И что, зарабатывают ли сегодня фермеры как никогда много? (К сожалению, нет.)

Видите ли, при рыночной экономике все работает с точностью до наоборот. Чем больше продукции производится, тем ниже цена. В том-то и загвоздка. На протяжении последних десятилетий поставки продовольствия значительно выросли. В 2010 г. американские коровы дали вдвое больше молока по сравнению с 1970 г. За то же время урожаи пшеницы также удвоились, а помидоров — утроились. Чем лучше чувствует себя сельское хозяйство, тем меньше мы хотим за него платить. Сегодня еда на наших столах дешевле грязи.

В этом и заключается экономический прогресс. С ростом эффективности ферм и заводов их доля в экономике падала. И чем производительнее становились сельское хозяйство и обрабатывающая промышленность, тем меньше работников им требовалось. В то же время это изменение приводило к росту сектора услуг. Но прежде чем получить работу в этом новом мире консультантов, бухгалтеров, программистов, советников, брокеров и юристов, нам сначала следовало приобрести соответствующую квалификацию.

Этот рост породил огромное богатство.

Как ни странно, он также породил систему, в которой все больше людей могут зарабатывать деньги, не внося ощутимый вклад во всеобщее благосостояние. Назовем это парадоксом прогресса: здесь, в Стране изобилия, чем богаче и умнее мы становимся, тем проще без нас обойтись. […]

Бесполезная работа

Помните предсказание экономиста Джона Мейнарда Кейнса о том, что мы будем работать всего 15 часов в неделю уже в 2030 г.? Что уровень нашего процветания превзойдет все ожидания и мы обменяем внушительную долю нашего богатства на свободное время?

В действительности случилось по-другому. Наш достаток существенно вырос, но свободного времени у нас вовсе не море. Совсем наоборот. Мы работаем как никогда много. […]

Но есть еще один фрагмент пазла, который никак не встает на место. Большинство людей не участвуют в производстве разноцветных чехлов для iPhone, экзотических шампуней с растительными экстрактами или кофе со льдом и толченым печеньем. Наше пристрастие к потреблению удовлетворяется по большей части роботами и полностью зависимыми от зарплаты рабочими третьего мира.

И хотя производительность в сельском хозяйстве и обрабатывающей промышленности в последние десятилетия бурно росла, занятость в этих отраслях упала.

Так правда ли то, что наша перегруженность работой обусловлена стремлением к бесконтрольному потреблению?

«Разве является совпадением то, что распространение высокооплачиваемой бесполезной работы совпало с бумом высшего образования и развитием экономики знаний?»

Дэвид Грэбер, антрополог из Лондонской школы экономики, убежден, что дело не только в этом. Несколько лет назад он написал замечательную работу, в которой возложил вину не на вещи, которые мы покупаем, а на работу, которую мы делаем. Она метко озаглавлена «О феномене бесполезных работ».

Из анализа Грэбера следует, что бесчисленное количество людей проводят всю свою трудовую жизнь, выполняя бессмысленную, на их взгляд, работу в качестве специалиста по обзвону клиентов, директора по персоналу, специалиста по раскрутке в социальных сетях, пиарщика или же одного из администраторов в больницах, университетах и правительственных учреждениях. Именно такую работу Грэбер называет бесполезной. Даже люди, ее выполняющие, признают, что эта деятельность по сути излишня.

Первая статья, которую я написал о данном явлении, вызвала поток признаний.

«Лично я предпочел бы делать что-нибудь по-настоящему полезное, — ответил один биржевой маклер, — но я не могу смириться со снижением дохода».

Он также рассказал о своем «потрясающе талантливом бывшем однокласснике с кандидатской степенью по физике», разрабатывающем технологии по диагностике рака и «зарабатывающем настолько меньше меня, что это подавляет».

Конечно же, то, что ваша работа служит важным интересам общества и требует немало таланта, ума и настойчивости, еще не гарантирует, что вы будете купаться в деньгах.

И наоборот. Разве является совпадением то, что распространение высокооплачиваемой бесполезной работы совпало с бумом высшего образования и развитием экономики знаний?

Помните, зарабатывать деньги, ничего не создавая, непросто. Для начала вам придется освоить весьма высокопарный, но бессмысленный жаргон (совершенно необходимый при посещении стратегических межотраслевых симпозиумов для обсуждения мер по усилению благотворного эффекта кооперации в интернет-сообществе). Убирать мусор может каждый; карьера в банковской сфере доступна немногим избранным.

В мире, который становится все богаче и где коровы дают все больше молока, а роботы производят все больше продукции, есть и больше места для друзей, семьи, общественной работы, науки, искусства, спорта и прочих вещей, делающих жизнь достойной. Но еще в нем появляется больше места для всякого вздора.

Покуда мы одержимы работой, работой и еще раз работой (даже при дальнейшей автоматизации полезной деятельности и передаче ее на внешний подряд), количество излишних рабочих мест будет только расти.

Совсем как число менеджеров в развитых странах, выросшее за последние 30 лет и не сделавшее нас ни на цент богаче. Напротив, исследования показывают, что страны с большей численностью менеджеров на деле менее производительны и инновационны.

Половина из 12 000 профессионалов, опрошенных Harvard Business Review, заявила, что их работа «бессмысленна и незначима», и столько же респондентов сообщили, что не чувствуют связи с миссией своей компании.

Другой недавний опрос показал: целых 37% британских работников считают, что занимаются бесполезной работой.

И совсем не все новые рабочие места в секторе услуг бессмысленны — вовсе нет. Взгляните на здравоохранение, образование, пожарные службы и полицию, и вы обнаружите массу людей, которые каждый вечер идут домой, зная, несмотря на свои скромные заработки, что они сделали мир лучше.

"Как будто им сказали: “У вас есть настоящая работа! И помимо всего этого вам хватает наглости требовать такого же уровня пенсий и медицинского обслуживания, как у среднего класса?"" — пишет Грэбер.

Можно и по-другому

Все это особенно шокирует потому, что происходит в рамках капиталистической системы, основанной на таких капиталистических ценностях, как эффективность и производительность.

Политики без устали подчеркивают необходимость сокращения государственного аппарата, но при этом по большей части молчат о том, что бесполезные рабочие места продолжают множиться.

В результате правительство, с одной стороны, урезает количество полезных рабочих мест в сферах, связанных со здравоохранением, образованием и инфраструктурой (что приводит к безработице), а с другой — вкладывает миллионы в индустрию безработицы — обучение и наблюдение, которые уже давным-давно не рассматриваются как эффективные инструменты.

Современному рынку одинаково безразличны и полезность, и качество, и инновации. Единственное, что для него важно, — прибыль. Иногда это приводит к восхитительным прорывам, иногда не приводит. Создание одного бесполезного рабочего места за другим, будь то работа для телемаркетолога или налогового консультанта, имеет прочное обоснование: можно сколотить состояние, не произведя вообще ничего.

В такой ситуации неравенство только усугубляет проблему. Чем больше богатства сосредоточено наверху, тем выше спрос на корпоративных юристов, лоббистов и специалистов по высокочастотной торговле. В конце концов, спрос существует не в вакууме: он формируется в результате постоянных переговоров, определяется законами и институтами страны и, конечно, людьми, управляющими финансовыми ресурсами.

Возможно, этим также объясняется то, почему инновации последних 30 лет — времени растущего неравенства — не вполне соответствуют нашим ожиданиям.

«Мы хотели летающих автомобилей, а вместо них получили 140 символов», — шутит Питер Тиль, описавший себя как интеллектуала из Кремниевой долины.

Если послевоенная эпоха дала нам такие замечательные изобретения, как стиральная машина, холодильник, космический челнок и оральные контрацептивы, то последнее время мы имеем улучшенную версию того же телефона, что купили пару лет назад.

На самом деле все выгоднее становится не внедрять инновации. Только представьте себе, сколько открытий не было сделано из-за того, что тысячи ярких умов растратили себя на выдумывание сверхсложных финансовых продуктов, в итоге принесших только разрушение.

Или провели лучшие годы своей жизни, копируя существующие фармацевтические препараты так, чтобы их отличие от оригинала оказалось незначительным, но все же достаточным для того, чтобы мозговитый юрист мог написать заявку на выдачу патента, после чего ваш замечательный отдел по связям с общественностью запустит совершенно новую кампанию по продвижению не столь уж и нового лекарства.

Вообразите себе, что все эти таланты были вложены не в перераспределение благ, а в их создание. Кто знает, может быть, у нас уже появились бы реактивные ранцы, подводные города и лекарство от рака. […]

В любом случае сейчас дела обстоят не так, как должны бы. Для того чтобы наша способность к инновациям и творчеству не пропала зря, экономику, налоги и университеты стоит изобрести заново.

«Нам не следует терпеливо ждать медленного изменения в культуре», — заявил более 20 лет назад экономист-одиночка Уильям Баумоль.

• Нам не надо ждать, пока азартные игры на чужие деньги перестанут быть выгодными;
• пока дворники, полицейские и медсестры начнут нормально зарабатывать;
• пока математические гении вновь будут мечтать о строительстве колоний на Марсе, а не об основании собственных хедж-фондов.

Мы можем сделать шаг в направлении другого мира, и начать, как это часто бывает, с налогов. Налоги нужны даже в утопиях.

Например, первым шагом может стать обуздание финансовой индустрии с помощью налогообложения транзакций. В 1970 г. период владения американскими акциями в среднем составлял пять лет; 40 спустя — всего пять дней.

Если мы введем налог на транзакции — обязательную уплату налога при каждой покупке или продаже акции, — высокочастотным трейдерам, практически не приносящим пользу обществу, будут больше не выгодны мгновенные покупки и продажи финансовых активов.

На самом деле мы сэкономим на легкомысленных расходах, поддерживающих финансовый сектор. Возьмем оптоволоконный кабель, проложенный для ускорения передачи сообщений между финансовыми рынками Лондона и Нью-Йорка в 2012 г. Его стоимость — $300 млн. Разница в скорости — целых 5,2 миллисекунды.

Но важнее то, что эти налоги сделают нас всех богаче. Они позволят не только более справедливо разделить пирог, но и увеличить его в размерах. Тогда талантливая молодежь, стремящаяся на Уолл-стрит, сможет снова захотеть стать учителями, изобретателями и инженерами.

В последние же десятилетия произошло прямо противоположное. Гарвардское исследование показало, что снижение налогов во времена Рейгана подтолкнуло большинство лучших умов страны к изменению профессии: учителя и инженеры переквалифицировались в банкиров и бухгалтеров. Если в 1970 г. мужчин, окончивших Гарвард и занимающихся исследованиями, было вдвое больше, чем тех, кто выбирал банковское дело, то 20 лет спустя соотношение изменилось: в финансовой сфере трудилось уже в полтора раза больше выпускников этого учебного заведения.

В результате все мы стали беднее. На каждый заработанный банком доллар приходится примерно 60 центов, уничтоженных в другой части экономической цепочки. И напротив, на каждый доллар, заработанный исследователем, как минимум пять долларов — а зачастую гораздо больше — вбрасываются обратно в экономику.

Высокие налоги на самые высокие доходы послужат, как сказали бы в Гарварде, «переходу талантливых индивидов из профессий с отрицательным внешним эффектом, в профессии, оказывающие положительное внешнее влияние».

Теперь переведем на нормальный язык: высокие налоги заставят больше людей делать работу, которая полезна.

Специалисты по тенденциям

Если есть на свете место, с которого следует начинать поиски лучшего мира, то это — классная комната.

Хотя образование, возможно, и способствовало появлению бесполезных работ, оно было также источником нового и осязаемого процветания.

Если мы составим список десятка самых влиятельных профессий, педагогическая деятельность окажется среди лидеров. Не потому, что учителю достаются награды вроде денег, власти или положения, а потому, что учитель во многом определяет нечто более важное — направление человеческой истории.

Может быть, это звучит пафосно, но возьмем заурядного учителя младших классов, у которого каждый год новый класс — 25 детей. Значит, за 40 лет преподавания он повлияет на жизнь тысячи детей!

Более того, учитель воздействует на личность учеников в их наиболее податливом возрасте. Они же, в конце концов, дети. Педагог не только готовит их к будущему — он еще и напрямую формирует это будущее.

Поэтому наши усилия в классной комнате принесут дивиденды для всего общества.

Но там почти ничего не происходит. Все значимые дискуссии, связанные с проблемами образования, касаются его формальных аспектов. Способов преподавания. Дидактики. Образование последовательно представляется как помощь в адаптации — смазка, позволяющая с меньшими усилиями скользить по жизни.

В ходе телефонной конференции, посвященной вопросам образования, бесконечный парад специалистов по тенденциям предрекает будущее и то, какие навыки окажутся существенными в XXI в.: основные слова — «креативность», «адаптируемость», «гибкость».

В фокусе внимания неизменно компетенции, а не ценности. Дидактика, а не идеалы. «Способность решать задачи», а не проблемы, требующие решения. Неизменно все крутится вокруг одного вопроса: какие знания и навыки нужны сегодняшним учащимся для того, чтобы преуспеть на рынке труда завтра — в 2030 г.?

И это совершенно неправильный вопрос.

В 2030-м высоким спросом будут пользоваться смекалистые бухгалтеры без проблем с совестью.

Если сохранятся нынешние тенденции, страны вроде Люксембурга, Нидерландов и Швейцарии станут еще более крупными налоговыми гаванями, где транснациональные корпорации смогут эффективнее уклоняться от уплаты налогов, оставляя развивающиеся страны в еще более невыгодном положении.

Если цель образования — принимать эти тенденции как они есть, вместо того чтобы переломить их, то ключевым навыком XXI в. обречен быть эгоизм. Не потому, что этого требуют законы рынка и технологий, но лишь по той причине, что, очевидно, именно так мы предпочитаем зарабатывать деньги.

Нам следует задать себе совершенно другой вопрос: какими знаниями и навыками наши дети должны обладать в 2030 г.? Тогда вместо предвосхищения и приспособления мы поставим во главу угла управление и создание. Вместо того чтобы размышлять о том, что нам нужно, чтобы зарабатывать на жизнь той или иной бесполезной деятельностью, мы можем задуматься над тем, КАК мы хотим зарабатывать. Ни один специалист по тенденциям не сможет ответить на этот вопрос. И как бы он смог это сделать? Он просто следит за тенденциями, но не создает их. Сделать это — наша задача.

Для ответа нам необходимо исследовать себя и свои личные идеалы. Чего мы хотим? Больше времени на друзей, например, или на семью? На волонтерство? Искусство? Спорт? Будущее образование должно будет готовить нас не только для рынка труда, но и для жизни.

• Мы хотим обуздать финансовый сектор? Тогда, наверное, нам следует поучить подающих надежды экономистов философии и морали.
• Мы хотим большей солидарности между расами, полами и социальными группами? Введем предмет обществознания.

«Мы приспособились к Первому веку машин посредством революции в образовании и социальных пособиях, и Второй век машин требует не менее решительных мер»

Если мы перестроим образование на основе наших новых идей, рынок труда радостно последует за ними.

Представим себе, что мы увеличили долю искусств, истории и философии в школьной программе. Можно биться об заклад, что возрастет спрос на художников, историков и философов. Это подобно тому, как Джон Мейнард Кейнс представлял себе 2030 г. в 1930-м. 

Возросшее процветание и усилившаяся роботизация наконец-то позволят нам «ценить цель выше средств и предпочитать благо пользе».

Смысл более короткой рабочей недели не в том, чтобы мы могли сидеть и ничего не делать, а в том, чтобы мы могли проводить больше времени за теми делами, которые для нас подлинно важны.

В конце концов, именно общество — а не рынок и не технологии — решает, что действительно ценно. Если мы хотим, чтобы в этом веке все мы стали богаче, нам необходимо освободиться от догмы, будто любая работа имеет смысл. […]

Когда люди что-то значили

Сто лет назад слово computer обозначало род человеческой деятельности. Я не шучу: так называли работников — главным образом женщин, — которые целый день занимались вычислениями. Вскоре, правда, их труд стали выполнять калькуляторы; это были первые из длинного ряда рабочих мест, уничтоженных компьютерами. […]

Новое поколение роботов превзойдет нас не только силой, но и умом. Добро пожаловать, друзья, во Второй век машин, как уже прозвали этот дивный новый мир чипов и алгоритмов.

Первый век начался в 1765 г. с того, что шотландский изобретатель Джеймс Уатт во время прогулки придумал, как повысить эффективность парового двигателя. Было воскресенье, и набожному Уатту пришлось прождать целый день, прежде чем взяться за дело, но к 1776-му он соорудил механизм, способный выкачать 60 футов воды из шахты всего за 60 минут.

Еще в те времена, когда почти все и везде были бедны, голодны, грязны, напуганны, тупы, больны и уродливы, вектор технологического развития устремился вверх. Вернее, он взмыл под углом около 90°. В 1800 г. Англия использовала втрое больше гидравлической энергии, чем энергии пара; 70 годами позже английские паровые двигатели генерировали столько энергии, что могли заменить 40 млн взрослых мужчин. Машинная энергия стремительно вытесняла мускульную.

Сегодня, 200 лет спустя, пришел черед наших мозгов. И давно пора.

«Компьютерный век настал везде, но только не в показателях роста производительности», — сказал экономист Боб Солоу в 1987 г. 

Компьютеры уже способны выполнять очень сложные операции, но их влияние на экономику минимально. Как и паровому двигателю, компьютеру тоже понадобилось время на то, чтобы набрать обороты.

Или вспомним электричество: все значительные технологические новшества появились в 1870-х, но лишь около 1920 г. большинство фабрик перешли на электроэнергию.

Перенесемся в сегодняшний день. Чипы теперь умеют делать то, что даже десять лет назад казалось невозможным. В 2004 г. два видных ученых написали книгу, одна из глав которой многозначительно называлась «Почему люди все еще что-то значат». Почему же? А потому, что вождение автомобиля никогда не удастся автоматизировать. Но через шесть лет робоавтомобили Google уже проехали более миллиона километров.

Футуролог Рэй Курцвейл убежден, что в 2029 г. компьютеры будут не менее разумны, чем люди.

В 2045-м они могут стать в миллиард раз умнее, чем все человеческие мозги вместе взятые.

Согласно технопророкам, экспоненциальный рост машинной вычислительной мощности попросту неограничен. Конечно, Курцвейл наполовину гений, наполовину сумасшедший. И стоит помнить о том, что вычислительная мощность и разумность — не одно и то же.

И все же мы отказываемся от его пророчеств себе на погибель. В конце концов, мы уже не раз недооценивали силу экспоненциального роста. […]

Средства защиты

Согласно многим экономистам, выхода практически нет. Тенденции ясны. Неравенство продолжит расти, и каждый, кто не освоит навыка, недоступного машинам, останется на обочине.

«Специальности, обслуживающие лиц с высокими заработками практически каждый момент их жизни, действительно станут одним из главных источников новых рабочих мест в будущем», — пишет американский экономист Тайлер Коуэн.

Хотя низшим классам будут доступны такие удобства, как дешевая солнечная энергия и бесплатный wi-fi, разрыв между ними и ультрабогачами будет больше, чем когда бы то ни было.

Кроме того, даже по мере обеднения деревень и городов периферии смычка богатства и образованности будет укрепляться.

Мы уже видим, как это происходит в Европе: испанским технарям проще найти работу в Амстердаме, чем в Мадриде, а греческие инженеры повышают ставки и отправляются в города вроде Штутгарта и Мюнхена. Выпускники колледжей переезжают поближе к тем, кто тоже окончил колледж.

В 1970-х гг. самый образованный город Америки (в смысле доли жителей со степенью бакалавра) был на 16 процентных пунктов образованнее самого необразованного города. Сегодня разрыв вдвое больше.

Если раньше люди судили друг о друге по происхождению, то сегодня они судят по дипломам. Покуда машины не могут оканчивать колледж, ученая степень окупается хорошо, как никогда прежде.

Неудивительно, что нашим обычным ответом было влить побольше денег в образование. Вместо того чтобы обгонять машину, мы изо всех сил стараемся от нее не отставать.

В конце концов, именно массовые вложения в школы и университеты позволили нам приспособиться к технологическим цунами XIX–XX вв. Но тогда для повышения потенциального дохода нации фермеров требовалось совсем немного — базовые навыки вроде чтения, письма и счета.

Подготовить наших детей к новому веку будет значительно более трудным делом, не говоря уже о его дороговизне. Плоды с нижних веток уже собраны подчистую.

Либо мы можем внять совету голландского гроссмейстера Яна Хейна Доннера. Когда его спросили, какую стратегию он выбрал бы в игре против компьютера, он ответил, почти не задумываясь: «Я бы взял с собой молоток».

Избрать этот путь — значит последовать по стопам императора Священной Римской империи Франциска II (1768– 1835), запретившего строительство заводов и железных дорог.

«Нет, нет, я не собираюсь иметь с этим ничего общего, — заявил он, — иначе в стране может случиться революция». Из-за его сопротивления австрийские поезда и в XIX в. приводились в движение лошадьми.

Любому желающему продолжить собирать плоды прогресса придется придумать решение порадикальнее. Мы приспособились к Первому веку машин посредством революции в образовании и социальных пособиях, и Второй век машин требует не менее решительных мер. Таких мер, как сокращение рабочей недели и введение универсального базового дохода.опубликовано econet.ru. Если у вас возникли вопросы по этой теме, задайте их специалистам и читателям нашего проекта здесь.

P.S. И помните, всего лишь изменяя свое сознание - мы вместе изменяем мир! © econet