Как мои родители ненарочно ИСПОРТИЛИ мои отношения с едой

Эти родительские идеи о еде - они не мои. Они не принадлежат мне, они не мой крест, чтобы его нести...

Я помню лишь единственный раз в жизни, когда мой отец плакал. Это было не на похоронах его матери и не на похоронах отца, хотя я знаю, что он очень их любил. Это было на кушетке у терапевта, занимающегося лечением расстройств пищевого поведения.

Он плакал, потому что за два года перепробовал всё в лечении моей анорексии и это была наша последняя надежда – и он понятия не имел что же нам делать, если и здесь ничего не получится.

Он плакал, потому что я закончила школу с лучшими оценками в своём классе и четырьмя грамотами и при этом физически не могла пойти в институт.

И он плакал, потому что знал, что если бы не его действия, мы могли бы здесь не оказаться. Потому что именно он посадил меня на мою первую диету, когда мне было тринадцать.

Я ни в коем случае не утверждаю, что расстройства пищевого поведения это про еду. Люди с расстройствами пищевого поведения используют еду, чтобы справиться с очень большими проблемами.

Мое расстройство пищевого поведения было попыткой справиться:

• с бессилием, которое я ощущала в своей семье,
• с постоянной критикой, которую я получала от своих родителей,
• с тревогой и депрессией, к которой я была склонна,
• с сексуализацией моего тела еще до того, как я полностью обрела свою сексуальность – и это только часть списка.

Расстройство пищевого поведения также было и про токсичные послания, которые я получала о еде и весе.

Лучшие публикации в Telegram-канале Econet.ru. Подписывайтесь! 

Эти послания шли от медиа, моих ровесников и, пожалуй, самые на меня повлиявшие – от моих родителей. Было много самых разных подобных посланий, но все они произрастали из фэтфобии и питались ей – идеей, что жир – это плохо, а толстые люди хуже худых. 

Должно быть когда-то было время, когда я не вела подсчеты перед каждым приемом пищи. Когда я ела что хотела. Когда могла говорить что хотела.

Но я этого не помню.

Зато я помню, как в пять лет я играла в принцессу с моей лучшей подругой и как отказалась от её предложения перекусить, потому что «принцессы не едят».

Я помню мне было шесть и я втягивала живот, потому что после того как я поела он выглядел «слишком большим» - чтобы это ни значило для худого ребенка, который вырос в худого взрослого.

Я помню мне было восемь и я обозвала свою соперницу (за титул самой популярной девочки в классе) толстой и передавала по рядам её карикатуры с огромным, словно шар, животом.

Я помню мне было одиннадцать и я отказалась посидеть со своим братом перед телевизором, потому что испугалась, что его ведро попкорна соблазнит меня.

Я не помню откуда я выучила эту идею, которая заставляла меня так поступать, но я, черт побери, уверена, что не родилась с ней. Уверена, что по крайней мере одним из источников этой идеи были мои родители.

Вот некоторые способы, с помощью которых мои родители не нарочно нарушили мои отношения с едой.

Эти способы были следствием идей, которые многие дети по всеми миру впитывают от родителей и от общества, ведь мои родители тоже не родились с этими идеями. Они тоже их когда-то усвоили.

1. Использовали слово «жир» как оскорбление

С не помню какого времени и до сегодняшнего дня мой отец, похоже, не может говорить о толстом человеке, который ему не нравится, не упоминая его вес. И это всегда было связано с качествами, которые стереотипы приписывают толстым людям, такие как нехватка дисциплины или рабочей этики.

«Она безработная, у неё проблемы с весом и она никак не может привести свою жизнь в порядок» - вот его типичное описание.

Иногда моя мать присоединялась к этому, и они заводили этой темой друг друга.

"Один человек, которые едет с нами, очень большой"

"О, Боже! Какой ужас!"

Они не создавали стереотипы о толстых людях, которым нас учит общество, но они определенно их поддерживали.

Может быть именно поэтому, я рассматривала свой собственный нормальный набор веса в подростковый период как нехватку самоконтроля.

Может быть именно поэтому, когда я потеряла нездоровое количество веса, я чувствовала, что доказываю себе что-то.

Может быть именно поэтому, когда я отказывалась от печенья, в то время как другие его ели, я чувствовала превосходство над ними. 

Может быть именно поэтому, когда мой диетолог научила меня тому, что ограничение еды не работает в долгосрочной перспективе, потому что тело будет бороться всеми средствами за свой здоровый вес, я внутри себя подумала: «Это вы так думаете, потому что вы не такая сильная как я.»

Сообщения, которые я получала от своих родителей были очевидны: худоба – хорошо, жир – плохо и способ доказать, что ты хорошая – быть худой.

2. Говорили мне что и когда есть

Когда мне было двенадцать, я придумала правила, чтобы держать свою диету «под контролем». Я могла есть только ту еду, которую мне предлагали. Ланчи в школе – ок, решила я, потому что так полагалось. Но после школы не покупать еду в автоматах. Не бегать к холодильнику после гимнастики. И никаких поздних перекусов.

Возможно, я верила, что не могу себе доверять, потому что решения о том что мне есть, а что нет всегда делались за меня.

• Утром мои родители делали мне завтрак.
• Вечером у нас всегда был ужин в одно и то же время и мы должны были его непременно съесть, если хотели получить десерт.
• На обед мама снабжала нас перекусом.

Меня никогда не спрашивали хотела ли я есть и что именно я бы хотела. 

Если мне хотелось есть в неположенное время, мне говорили, что нужно подождать, когда все сядут за стол. (Идея была в том, чтобы я не ела дважды в течение нескольких часов.)

Так продолжалось до 14-ти лет и моей первой серьезной диеты, когда я впервые сознательно ощутила голод. До этого я никогда не осознавала это ощущение. Я выучила, что решение о еде принимается в зависимости то того, время сейчас для еды или нет или предлагают тебе еду или нет.

С возрастом правила становились строже. Ты можешь есть столько овощей, сколько хочешь, объяснял мне отец, но осторожнее с углеводами.

Авокадо – хороший жир; масло – плохой. Но много авокадо нельзя! Много уже плохо.

Иногда можно темный шоколад, но лучше по утрам, потому что потом у тебя будет время его сжечь.

Откуда мне было знать, что мне говорит мое тело, когда я пыталась следовать всем этим советам?

Когда я стала понимать, как именно ощущается голод, мои родители стали говорить мне, что мне лишь кажется.

Однажды я сказала своему отцу, что голодна и мне было мало того «ланча», который мы съели во время велосипедной прогулки (это был один банан и энергетический батончик), и он сообщил мне, что на самом деле «по калориям еды было достаточно».

И когда я ему сказала, что после школы была голодна (скорее всего потому что по его совету я съела на обед лишь салат) и мне нужно что-то питательное, он ответил мне «съешь кусочек фрукта, а потом уже скоро будет ужин».

Даже сегодня, мне очень сложно понять голодна я или нет. Я обычно не могу этого понять, пока голод не станет слишком сильным.

Я не доверяю этим маленьким звоночкам голода, которые возникают до момента дикого голода, потому что для меня все что происходит до момента еды по расписанию, должно быть утихомирено этим проклятым кусочком фрукта.

Со временем мои родители научили меня, что я должна решить что есть с помощью моего мозга, а не моего желудка. И мой желудок просто сдался.

3. Предостерегали меня о наборе веса

Когда мне было примерно двенадцать, мой отец стал меня предупреждать, когда я тянулась за вторым блюдом или десертом, что скоро я буду проще набирать вес – и что это скорее плохо, чем нормально. 

Благодаря этим предостережениям, я выучила, что когда ты ребенок, ты можешь есть всё что хочешь, но когда ты подросток, ты должен решать, насколько привлекательно в итоге ты будешь выглядеть.

Как я поняла, диеты были частью женской инициации, знаменуя собой переход в статус женщины.

И неотъемлемой частью жизни женщины. Он никогда не говорит ничего подобного моему брату, по крайней мере мне об этом не известно, хотя он ел намного, намного больше, чем я, и не был худее меня или привлекательнее.

Предполагалось, что ему нужна еда, если он голоден. Его голод был ему помощником: он помогал ему оставаться активным и заниматься делами.

Но мой голод был врагом – иногда его надо было ограничивать, контролировать и управлять им, чтобы не дай Бог не стать менее эстетически привлекательной. 

Обучая меня тому, что питаться нужно так, чтобы всеми силами поддерживать худое тело, я думаю мой отец неосознанно научил меня, что это моя обязанность быть привлекательной для других.

Не удивительно, что я хотела сбежать от такого мира женщин. Это был еще один смысл, который мне давало расстройство пищевого поведения: держать себя в допубертатном состоянии, в котором возможно я бы не подвергалась такой объективизации.

4. Жаловались о «чрезмерной» еде

Мой отец всегда давал мне ощущение, что еда очень и очень пугающая. Если что-то из того, что он любил было на столе, он отодвигал это, чтобы «мы» не наполняли свои тарелки этой едой бесконечно (он редко говорил такое про себя).

Было такое ощущение, что еда нас преследует, а мы бессильны её остановить.

Он продолжал транслировать это чувство и после еды, когда начинал причитать как он «переел». Часто было похоже, что он находится в тяжелом стрессе, когда он безнадежно вздыхал, ругая себя за съеденное и говоря о том, что надо немедленно сесть на диету.

Это влияло на меня двояко.

Во-первых, это научило меня тоже есть больше, чем говорил мне мой голод, потому что, видимо, именно так нужно праздновать или наслаждаться ужином.

Во-вторых, если я ела то, что ел он, то я сразу же приходила к выводу, что это «слишком много», даже если не чувствовала, что переела и тоже испытывала чувство стыда.

Прием пищи приобрел то же значение, что и быть толстой: это было символом, что ты полностью потеряла контроль. И расстройство пищевого поведения было способом этот контроль вернуть.

5. Говорили о своих диетах

Оба моих родителя были постоянно на диетах всё мое детство. От диеты Аткинса до Весонаблюдетелей, так я выучила, что диеты это то, что делают все взрослые.

Похоже, что диеты была как удаление зубов мудрости: с нашими телами что-то не так и это нужно исправить.

Моя мать часто говорила обо всем этом с некоторым превосходством, что никакие это не диеты, а просто «здоровый выбор», но все сводилось к одному: так или иначе ограничить себя в еде, чтобы потерять вес.

Это научило меня тому, что даже сейчас, после процесса выздоровления от расстройства пищевого поведения, когда я отказалась от диет, моя мать считает, что я должна делать вещи, которые по сути являются диетой.

К сожалению, она так и не выучила урок.

Когда я уже была на старших курсах института, она пришла в наш кампус и пригласила меня с двумя подругами на ужин, мы ели бургеры и картошку. После этого, она стала мне рассказывать о приготовлениях к свадьбе брата.

«Я сейчас худею», - сказала она возбужденно, рассказывая как постарается влезть в платье поменьше для свадебных фото, будто ожидая, что я присоединюсь к этому её воодушевлению. «Хотя конечно после того, что мы ели сегодня, не думаю, что у меня получится особый прогресс!»

Имейте в виду, что это было через три года после того, как я закончила свою программу лечения от расстройства пищевого поведения.

«Ты серьезно это говоришь мне?» - спросила я.

«Я думала, сейчас с тобой всё в порядке!» - ответила она.

После всей терапии через которую она прошла, все что она выучила лишь то, что диетическое мышление и негативные разговоры о теле были проблемой, только если около тебя кто-то на пике своего расстройства пищевого поведения.

Но если твоя дочь уже не анорексична, то никаких проблем! Можно защищать диеты и стыдить за выбор той или иной еды.

Когда родители позитивно говорят о диетах, они учат детей, что те должны сидеть на диете. И когда они говорят о какой-то еде как о «плохой», потому что их диета запрещает им её есть, они так же учат детей этой еды избегать.

6. Были сильно озабочены здоровьем

Даже сегодня, зная что я пишу о бодипозитиве, моя мать любит читать мне лекции о том как страшна «эпидемия ожирения» и что расстройство пищевого поведения конечно надо лечить, но о здоровье тоже важно беспокоиться.

И когда я слышу такие разговоры, то моментально теряю хрупкое равновесие.

Потому что каждый, кто проходил через восстановление после расстройства пищевого поведения знает, что на двух стульях не усидеть.

Потому что не получится - «Я приму свое тело и буду любить себя не важно, как мое тело выглядит, но я должна быть уверена, что всё же не вешу слишком много.»

Потому что не получится - «Я хочу настроиться на потребности своего тела и делать выборы исходя из его сигналов, но конечно никаких углеводов!»

И именно поэтому не получится - «Я принимаю людей с телами любых размеров без малейшего осуждения, но эпидемия ожирения это конечно очень плохо!»

Эти две ментальности не могут сосуществовать. Ты либо защищаешь радикальную альтернативу, которая не приемлет никаких компромиссов, либо ты часть проблемы.

Мои родители этого не понимают. И именно поэтому построить нормальные отношения с едой – особенно в их присутствии – это целая борьба.

Когда я хочу печенье и мороженое на десерт, потому что чего-то одного мне не достаточно, в голове тут же всплывает момент, когда мне было четырнадцать и мой отец сказал: «Ого, ты действительно обжора.»

Когда недавно я ему рассказала о новом блюде, которое я приготовила и в которое входили сливки, я специально подчеркнула, что использовала обезжиренные, потому что он всегда предостерегал меня об опасности сливок.

Когда я захотела съесть бургер и картошку, я всё еще помню, как моя мать говорила, что это неправильно есть, перед тем как идти фотографироваться.

То новое радикальное мировоззрение, которое я приняла по отношению к жиру, мне так трудно применять конкретно к себе. Даже сейчас, после 26 лет на этой планете и восьми лет в процесса лечения от расстройства пищевого поведения, иногда мне трудно не застревать в хаотическом диетическом менталитете моих родителей.

Итак, я не говорю с вами с каких-то высот абсолютной свободы. Я не говорю с вами будто оставила позади диетическую культуру и спустилась к вам с небес, чтобы донести истину. Я говорю вам изнутри диетической культуры.

Но вот что я знаю в этой точке своего пути: эти родительские идеи о еде - они не мои. Они не принадлежат мне, они не мой крест, чтобы его нести.

Но многие из нас всё еще несут этот груз родительских идей, даже те, кто с ними не согласен.

Сейчас, я стараюсь оградить себя другими идеями. Я подписана на бодипозитив, фэт-позитив блоги и социальные медиа. Я общаюсь с теми, кто пережил расстройства пищевого поведения и которые знают, что выздоровление не получится с полумерами.

И когда кто-то в очередной раз на семейной встрече заводит разговор об эпидемии ожирения, я перевожу тему.опубликовано econet.ru. Если у вас возникли вопросы по этой теме, задайте их специалистам и читателям нашего проекта здесь.

Автор: Suzannah Weiss

Перевод: Лапина Юлия

P.S. И помните, всего лишь изменяя свое потребление - мы вместе изменяем мир! © econet