«Тема доброты так всех бесит»: писатель Джордж Сондерс о том, как быть хорошим

New York Times называет писателя и журналиста Джорджа Сондерса гением: он получил множество литературных наград и входит в список 100 самых влиятельных людей в мире по версии журнала Time

— «Кстати, поздравляю: Пара мыслей о доброте» — это расширенная версия знаменитой речи, которую вы прочитали перед выпускниками Сиракьюсского университета, и которую после этого перепечатали газеты. Почему вы решили ее написать?

— Я преподаю в Сиракьюсе, и наш декан просто попросил меня об этом. Вообще-то мне не очень хотелось писать или говорить на такую широкую тему, но когда до церемонии оставалась пара дней, я вспомнил, что написал речь для школьной выпускной церемонии моей дочери несколько лет назад, и просто слегка переделал тот текст. После того как речь вышла в виде книги, начали происходить странные вещи. Например, мне теперь все время задают вопросы так, словно я провел какое-то глубокое исследование добрых поступков длиной в целую жизнь, — чего я определенно не делал. Так что, пожалуйста, воспринимайте все мои ответы с долей скептицизма. Основная мысль этого текста была в том, что развивать в себе доброту и способности к любви — самая важная задача в жизни, — и сам я в этом деле, похоже, провалился.

— Почему вы решили заняться «большими вопросами»?

— Тема доброты заинтересовала меня, потому что она так всех бесит. Я и сам знаю, что быть хорошим важнее всего, однако у меня ничего не получается. Вопрос спорный, но, похоже, требуется что-то поглубже, чем просто «решить» быть хорошим. Это все равно как если бы кто-то «решил» поднять штангу весом 450 кг или пробежать марафон, ничего перед этим не сделав. Мне кажется, эта базовая человеческая способность — вести себя по-доброму — подразумевает некоторые обязательства и необходимость практиковаться. Любой случайно выбранный момент — это возможность для душевного состояния, которое мы называем добротой.

— А почему эта тема всех бесит, кстати?

— Потому что в ней содержится все сразу: осознанность, щедрость, самоанализ, терпение. И каким-то образом тут требуется выйти за пределы нормального отношения к себе — а ведь мы обожаем себя так сильно, что ставим в центр мироздания. Но говорить об этом легко, а изменить что-то на самом деле трудно.

— И что же такое эта доброта?

— О, да, верно. Это главный вопрос. Потому что, чем больше вы исследуете «доброту», тем глубже он становится. Мы все думаем, будто знаем, что это, но на самом деле ее определение довольно сложно уловить. На днях моя жена сказала, что доброта, если ты правда в этом копаешься, — это осознанность. Что если человек на 100% будет присутствовать в ситуации и осознавать ее, он будет на 100% добрым. Мне нравится такое определение, поскольку оно отталкивает поверхностную мысль, будто «добрый» непременно значит «милый». Если бы мы присутствовали в текущей ситуации на 100% процентов, доброта могла бы оказаться твердой, даже строгой. Осознавая все обстоятельства целиком, мы точно знали бы, что делать. Это еще одно определение доброты, которое я бы выбрал: «то, от чего другим становится лучше». «То, что действительно помогает». Если мы определим доброту так, то сможем шире очертить, что же она за собой влечет. Чтобы «помочь», сначала нужно увидеть ситуацию и понять ее в самой полной мере, не отягощая суждением, предвзятостью и готовностью к определенному исходу. Это трудно. Тяжело даже просто войти в это состояние, не говоря уже о том, чтобы поддерживать его. Так что следующий вопрос, который возникает — о'кей, и как нам это сделать? Как найти это состояние и войти в него? Этот вопрос — и тут я готов привести множество доводов — лежит в основе большинства традиционных духовных практик.

— Доброту часто называют слабостью. Это так?

— Нет, думаю, как раз наоборот. Если определять доброту как состояние наибольшей осознанности и желания улучшить текущую ситуацию — то это очень сильная позиция: в полной мере стараться дать другим людям то, чего они хотят и в чем нуждаются. Но если мы ошибочно считаем добротой склонность «всегда давать дорогу» или «ни с кем не драться», то можем почувствовать слабость этой позиции. И определенно есть люди (диктаторы, преступники и другие отморозки), которые будут пытаться сесть на шею тем, кто придерживается такой модели. Но я думаю, что действительно добрые люди чувствуют себя сильными. Они знают, что поступают правильно, не пасуют перед лицом нужды и понимают, что поддаваться чьим-то несправедливым требованиям — это форма попустительства, и это никому не помогает — ни жертве, ни нарушителю.

«Если в состояние тишины и щедрости удается войти, ты получаешь возможность не быть человеком, который действует на основании ошибочной уверенности в том, что находится в центре мира. Быть эгоистом — отстой, и быть нелогичным — тоже отстой»

— А с щедростью доброта связана?

— Полагаю, да. Когда мы правда все осознаем и открываемся людям и обстоятельствам, на первый план выходит вполне естественная симпатия. Под ее влиянием само собой возникает желание предложить помощь, поддержку и так далее. Это так, даже если множество отрицательных эмоций (зависть, жадность, злоба и тому подобные) слоями лежат поверх этого теплого чувства, которое поднимается из самых глубоких мест самопроизвольно, как вода. Эти слои, которые на самом деле говорят о тревоге и высокой нагрузке на разум, слегка ослепляют нас, делают скупыми и сосредоточенными на себе.

— Что же получает тот, кто отдает?

— Если в это состояние тишины и щедрости удается войти, ты получаешь возможность не быть человеком, который действует на основании ошибочной уверенности в том, что находится в центре мира. Быть эгоистом — отстой, и быть нелогичным — тоже отстой. Из–за подобных представлений нам кажется, будто мы живем от всех отдельно и будем существовать вечно — и оба этих утверждения заведомо неверны. Жизнь под действием ошибочных убеждений здорово выматывает.

— Вы являетесь последователем традиционной буддийской школы ньингма — а что она говорит о хороших людях?

— Чуть ли не все, что я тут говорил до сих пор, — неуклюжая попытка пересказать то, с чем я столкнулся в рамках этой прекрасной традиции. Школа ньингма — изумительный, необыкновенно точный способ смотреть на мир, поскольку в ее рамках все начинается с того, что ты можешь заметить и переходит к тому, что ты можешь поменять, на практике. Никаких границ нет. Мне только жаль, что я сам занимаюсь этой практикой не слишком ответственно.

— В своей книге вы говорите о «высоких» и «низких» «периодах доброты». Что это?

— Я имел в виду только то, что можно посмотреть на свою жизнь или даже на один конкретный день и увидеть, что на этом отрезке были периоды, когда ты чувствовал себя счастливым, живым, щедрым и веселым, а были — когда ты оказывался таким в меньшей степени. Если в какой-то момент я мог сыграть музыкальную пьесу, а теперь не могу, это просто значит: практикуйся, олух. Раз есть время, когда мы ощущаем любовь и радость, значит, должны существовать источники этих чувств, и к ним можно обращаться чаще или более последовательно (медитация, молитвы и так далее). Иначе говоря, это значит, что мы не заперты внутри текущего состояния, каким бы оно ни было. И это отличные новости. Разумеется, тут есть и оборотная сторона, весьма пугающая: каждому может стать хуже, можно лишиться рассудка или впасть в депрессию. Ставки в любом случае высоки, так что нужно быть благодарным за моменты, когда ты чувствуешь себя психически здоровым и счастливым, и использовать их, чтобы стать еще счастливее и здоровее.

— Нам часто кажется, что мало кто обращается с нами по-доброму. Может, мы просто чего-то не замечаем?

— Да, и это тоже связано с осознанностью. Нам всем знакомо ощущение тревоги, состояние спешки и скомканности — и наша способность ощущать, что творится вокруг, в таких обстоятельствах отказывает. Мы меньше замечаем и больше додумываем. Становимся в каком-то смысле слепоглухими, — что парадоксальным образом делает нас более чувствительными и управляемыми. Это вроде автопилота, который снижает эффективность разума, если уж включился. Как будто ты едешь в автомобиле, спасаясь от землетрясения, и чем сильнее давишь на газ, тем грязнее становится лобовое стекло.

— Но, чтобы быть «хорошим», нужно быть открытым, так что тебя легко поранить. С этим что делать?

— Я думаю, что в добродушном состоянии человек в принципе лучше осознает риски в каждой конкретной ситуации, так что уязвить его становится сложнее. Когда кто-то ранит нас, мы начинаем делать безосновательные допущения и не видим, что на самом деле делается вокруг. Слишком много попыток выдать желаемое за действительное. Но в широком смысле любовь, конечно, открывает нас для травм. В особенности потому, что мы не можем удержаться от бессознательных ложных предположений, что любимый человек (как и мы) будет жить вечно, — в то время как мы оба, любимый и любящий, — только дым на ветру. Для меня это, пожалуй, самая сложная и самая таинственная вещь в жизни.

— Раз уж вы заговорили о любви — я часто слышу слова в духе: «Я люблю людей, всех на свете». Это же фальшивка, подделка: что за теоретическая доброта?

— В комиксах «Peanuts» есть персонаж, который говорит: «Я люблю человечество, — а вот людей на дух не переношу». Мне кажется, что доброту и любовь можно понимать как отсутствие некоторых вещей: отсутствие прихотей и капризов, отсутствие предубеждений, отсутствие постоянного невротического желания все менять. Кроме того, если наша главная цель — это действительно видеть и воспринимать что-то так, как есть, определенная досада из–за глупости и раздражение из–за бестолковых поступков — просто часть этого процесса: быть человеком. Как только ты начинаешь «допускать» подобные вещи, с ними становится можно работать. Как когда кто-то слоняется по тротуару впереди и мешает тебе пройти; ты раздраженно думаешь: «Турист!» — а потом замечаешь это и спрашиваешь себя: «А мне правда хочется это чувствовать? Я что, сам никогда не слонялся по улицам без дела?» И вдруг эти ощущения внезапно перестают тобой управлять. Они твои, но они — не ты.

— И как же все это сделать? Вопрос на миллион, как вы сами как-то сказали.

— Я думаю, люди пытаются ответить на такие вопросы уже очень, очень давно, и разные религии предлагают разные варианты ответов. Мне подходят буддийские практики — но, возможно, ключевой момент, вне зависимости от традиции и подхода, заключается в том, чтобы решить: «Да, это реальные вопросы, самые фундаментальные из всех, что есть. И нас никто не привязывал намертво к тому, что мы думаем и как живем в настоящий момент». Это большой шаг. А потом можно попытаться отмечать, что делает тебя лучше, а что — наоборот. И делать то, что тебе помогает, а того, что тебя ранит, избегать. Даже самые маленькие подвижки значительны и ценны, если учитывать чудовищный размах и важность задачи.