Юмор — это способ, которым эволюция рассказывает нам об архитектуре мозга

Экология познания: Дэниел Деннет — американский философ-когнитивист, ярый сторонник теории Дарвина и атеизма — объясняет на примере механизма инверсии, откуда взялась наша любовь к шоколадному торту, почему красотки сексуальнее шимпанзе и что общего у юмора с грязными пеленками.

Я езжу по миру c лекциями о Дарвине, и, как правило, рассказываю о необычной инверсии порядка аргументации в его учении. Мне особенно нравится один пассаж, написанный неким критиком много лет тому назад, и я хочу вас с ним познакомить.

«В теории Дарвина, с которой нам приходится иметь дело, Абсолютное Невежество является творцом. Мы можем объявить фундаментальным принципом всей этой системы тот факт, что для того, чтобы построить прекрасную, совершенную машину, не нужно знать, как ее строить. Это предложение при ближайшем рассмотрении в сжатой форме выражает существо Теории и смысл, вкладываемый в нее господином Дарвином, который, путем странной перестановки аргументов, кажется полагает, что Абсолютное Невежество полностью способно заменить Абсолютную Мудрость во всех достижениях творческой способности».

Совершенно точная и необычная точка зрения. В брошюре креационистов можно найти замечательное упоминание этого феномена: «Тест №2: Вы знаете какое-нибудь здание, которое бы не имело строителя? Вы знаете какую-нибудь картину, которая не имеет художника? Вы знаете какой-нибудь автомобиль, который не имеет производителя? Если вы ответили «да» на любой вопрос выше, поясните детали». Это действительно необычная инверсия порядка аргументации. Вы можете подумать, что утверждение «замысел требует разумного творца» имеет смысл. Но Дарвин показал, что это совершенно ложно.

«Если вы думаете, что сначала появилась сладость, а потом мы эволюционировали, чтобы любить сладкое, то вы все перевернули с ног на голову — это неверно. Все совершенно наоборот. Понятие «сладость» родилось именно в этой связи, а потом уже эволюционировало».

Cегодня, однако, я собираюсь рассказать о другой необычной инверсии Дарвина — такой же обескураживающей, и, в некотором роде, не менее важной. Она относится к соображениям из серии, что мы любим шоколадный торт, потому что он сладкий. Парни бегают за девчонками, потому что они сексуальные. Мы обожаем детей, потому что они прелестны. И, конечно, мы смеемся над шутками, потому что они смешные. На самом деле, все наоборот, и именно Дарвин показал нам почему.

Давайте начнем со сладкого. Наше ощущение сладкого — это, по сути, детектор сахара. Это важно, потому что сахар — источник энергии, и, таким образом, он включен в наши вкусовые предпочтения. Вот почему мы любим сахар. Мед сладкий, потому что мы любим его, а не «мы любим мед, потому что он сладкий». В сущности, в меде нет ничего сладкого. Даже если вы будете всматриваться в молекулы глюкозы пока не ослепнете, вы не поймете, почему они сладкие на вкус. Вы вынуждены будете заглянуть в наш мозг, чтобы понять, почему они сладкие. Поэтому, если вы думаете, что сначала появилась сладость, а потом мы эволюционировали, чтобы любить сладкое, то вы все перевернули с ног на голову — это неверно. Все совершенно наоборот. Понятие «сладость» родилось именно в этой связи, а потом уже эволюционировало.

Перейдем к девушкам. В этих юных леди нет, по сути, ничего сексуального. И это даже хорошо, потому что, если бы было, тогда у природы возникли бы большие проблемы. Например, как тогда заставить шимпанзе спариваться? Вы можете подумать, что есть одно решение — галлюцинации! Могло бы быть и так, но есть более короткий путь. Просто поймите, что у шимпанзе свои параметры привлекательности. Вот и все! Более шести миллионов лет мы и шимпанзе развивались разными путями. Мы стали гладкокожими и, по той или иной причине, а они — нет. Если бы мы тоже остались такими как, шимпанзе, тогда Йети, наверное, был бы нашим главным секс-символом.

Наша любовь к сладкому развилась из интуитивного предпочтения высокоэнергетической пищи. Оно не было задумано специально для шоколадного торта. Шоколадный торт — это «суперстимул». Этот термин, принадлежит Нико Тинбергену, который проводил свои знаменитые эксперименты с чайками. Он обнаружил, что, если оранжевое пятно на клюве чайки сделать крупнее и ярче, то птенцы будут клевать его сильнее. Для них это суперстимул, поэтому они любят это пятно. Что мы теперь видим в шоколадном торте? Cуперстимул, чтобы раздразнить наши естественные предпочтения. И таких суперстимулов достаточно много. Шоколадный торт — только один из них.

«Перейдем к девушкам. В этих юных леди нет, по сути, ничего сексуального. И это даже хорошо, потому что, если бы было, тогда у природы возникли бы большие проблемы. Например, как тогда заставить шимпанзе спариваться? Вы можете подумать, что есть одно решение — галлюцинации!»

Есть очень много суперстимулов для сексуальности и для привлекательности в целом. Вот хороший пример: очень важно, чтобы мы любили детей, и чтобы нас не оттолкнули, скажем, грязные пеленки. Таким образом, дети должны вызывать нашу привязанность и заботу. Между прочим, последние исследования показали, что матери предпочитают запах грязных пеленок своих собственных детей. Так природа работает на многих уровнях. Если бы все дети были похожи на нечто с одним глазом посередине, то эволюция сделала бы такой образ верхом очаровательности. Это необычная инверсия.

Наконец про юмор. Та же самая история, только сложнее и неочевиднее. Говоря о юморе, мы должны думать эволюционно, должны понимать, какая тяжелая внутренняя работа должна быть проделана и завершена, чтобы дать нам эту мощную, врожденную награду в виде смеха. Именно так нервная система награждает наш мозг. Мы используем юмор как вид нейронаучного анализа, включая его и отключая его снова и снова. Услышав шутку, наш мозг как будто поворачивает ручку переключателя с «сейчас не смешно» на «теперь смешнее». Именно таким образом рассматривая юмор, мы можем действительно узнать что-то важное о функциональной архитектуре мозга.