Антон Долин: Цель школы сломать волю ребенка

Практически всем в жизни я обязан школе. Звучит скучно, да и фальшиво, наверное, знаю сам. Но это правда.

Моя первая школа — французская спец № 48 на Соколе, где когда-то училась моя мама, — дала мне первых друзей (мы общаемся до сих пор) и французский язык. Отсюда мои первые и последующие поездки за границу, мой первый Каннский фестиваль, а дальше уже выбранная профессия кинокритика. Не говоря о колоссальном количестве книг, прочитанных в оригинале: список включает Расина, маркиза де Сада, Пруста, Уэльбека... Книги — основа моей жизни куда больше, чем кино.

Моя вторая школа, куда я перешел тринадцатилетним, 67-я гимназия у Бородинской панорамы, дала мне вкус подлинной свободы.

Первая любовь (на которой я, собственно, женат, то есть моя семья и дети тоже оттуда), первые статьи, спектакли, поездки

Куча друзей и интересных людей, от отца Александра Меня, читавшего нам лекции, до любимых учителей — идеального педагога Эдуарда Безносова (издателя первого советского сборника Бродского, между прочим), несравненной Тамары Эйдельман, ироничного и мудрого Льва Соболева.

В первой школе я был еще хорошистом, во второй — уже крепким троечником; «отлично» было только по русскому и литературе. Что ж, тем проще было выбрать специализацию — и я пошел на русское отделение филфака МГУ. Впрочем, там учиться было не в пример скучнее. Школа дала мне, наверное, раз в сто больше.

Мой старший ребенок Марк пошел в школу с шести лет, как когда-то я сам. Отдали в лучшую, какую нашли, английскую. Нас ожидало три года мучений, и стоило пожаловаться на любое из них, как в ответ раздавалось садистское: «Сами виноваты, ребенок не готов к школе!» Кончилось тем, что он единственный сидел на последней парте в одиночестве, «чтобы не мешать остальным учиться», и получал практически одни двойки.

План оказался осуществимым. Сегодня Марк (ему тринадцать) учится в «Класс-центре» под руководством Сергея Казарновского — уникальной школе, где есть театр и музыкальное училище, танцкласс, актерское мастерство и сценическая речь. Когда она только начиналась, я сам преподавал там: совсем маленьким читал курс сказок, детям постарше — курс мифологии. «Класс-центр» — для детей-экстравертов, которых учат быть личностями, самостоятельно мыслить и творить. Таких школ, полагаю, мало, и это, конечно, обидно. Марк играет на гитаре и на сцене: в этом году, например, сыграл Сганареля в «Лекаре поневоле». Он, кажется, всем доволен, хотя уроки раньше шести вечера не кончаются и до дома добираться битый час.

Моему младшему сыну Аркадию пять лет, и он уже помногу читает, ходит в театр и музеи. Однако его отдавать в школу раньше времени я не собираюсь. Очевидно, что и хорошая школа может выступать как институт подавления личности (в младших классах это всецело зависит от классного руководителя). Чем позже ребенок с этой системой столкнется, тем лучше — тем устойчивей он будет в этом неизбежном противостоянии.

Главная задача родителей — смягчить удар, а не стать соучастником палачей, даже если это палачи поневоле, не осознающие своей карательной миссии.

Мне необходимо, чтобы ребенку нравилось в школе, чтобы он чувствовал себя полноценным и по возможности счастливым. Это важнее оценок и похвал, важнее так называемой дисциплины. Я не хочу служить школе — мне хочется, чтобы школа служила моей семье. Разумеется, при этом я не жду от нее невозможного и готов мириться с неизбежным. Я сам работал в трех школах, у меня в дипломе записано «учитель». Знаю по себе, что учителя несовершенны и заслуживают сочувствия. Да и со всей нынешней бюрократией им самим приходится несладко.

С чем я мириться не готов и буду сражаться до последнего — это любые формы идеологического давления и промывки мозгов