Мне было 8 лет, и отчим бил меня уже тогда регулярно, а не только по праздникам

В этой статье Светлана Израйлева расскажет о личном опыте домашнего насилия и о том, как это страшно...

Сначала я думала, что за меня заступится мама. Отчим был для неё по всем меркам выгодной партией. С домом, деньгами, руками из того места, да ещё и взял с довеском. То есть, со мной. Золото, а не мужик. Окружение шипело: хватай, кому ты нужна ещё с ребёнком? Она и схватила.

Личный опыт: «Отчим вышиб маме зубы прикладом и сжег все наши документы...»

Год он не пил, а как только родился брат, понеслось. Пьяный, с перекошенным лицом и вытаращенными глазами, отчим сжимал кулаки, скрипел зубами, зверел и входил в раж, размазывая по стенам молодую женщину и девчонку.

В тот день он нашёл двойку у меня в тетради и пошёл за скакалкой на двор, чтобы «проучить» меня. Я слышала приближающиеся тяжелые шаги, и, зная, что меня сейчас ждет, пряталась за маму.

«За дело можно», - сказала она и сделала шаг в сторону. В тот момент я поняла, что она никогда не сможет меня защитить.

Чтобы хоть как-то показать свое сопротивление, я решила, что, как Зоя Космодемьянская, вытерплю все с достоинством, чтобы не доставлять ему удовольствие. Через 10 минут ударной педагогики я уже визжала, как резаный поросенок, ненавидя себя за то, что я не Зоя. На следующий день я не пошла в школу, потому что не могла сесть на стул, и следы от скакалки выглядывали из формы.

Тогда я стала ждать папу. Я ждала, что он узнает, как мне плохо, приедет, навтыкает за меня по первое число и заберет с собой. Папа не приехал ни тогда, ни в ближайшие 30 лет.

И тогда я стала просить Бога, чтобы он помог мне. Но он не помогал. Я подумала, что Бог не делает ничего просто так, и мне надо заплатить. Я обещала отдать ему все свои конфеты, потом обещала не есть конфеты, потом заверяла, что буду хорошо учиться, потом, потом, потом.

Пока я ждала Бога, научилась определять будущее по повороту ключа в замочной скважине. Учителя не ставили мне плохие оценки в тетради и дневники. Все знали и делали вид, что не знали. Я миллион раз просила мать, давай уйдем. Она плакала и говорила: «Кому я нужна с двумя детьми, как мне вас прокормить, да и корову жалко». И я поняла, что женщины слабые и зависимые, корова ценнее, а я обуза.

Один раз отчима пьяного за рулем мотоцикла остановила тогда еще милиция, инспекторы пришли в дом и потребовали у мамы дать его права. Она со страху отдала. Менты взяли с него денег и отпустили в соседней деревне. Он вернулся, вышиб маме зубы прикладом, сжег все наши документы и мою игру «Монополия», на которую я копила полгода. Менты были моей последней надеждой. После этого я перестала просить.

Я не просила, когда он стрелял нам в спину, когда поджигал в квартире или грозился утопить в проруби. Я не просила, когда он убил мою собаку, а потом ее щенков. А может, наоборот. Я не просила, когда он выгнал нас в декабре в мороз, и мы ночевали в заброшенном доме, обнявшись втроем на одной кровати. И моя рука не дрогнула бы в христианском милосердии, когда я уже подростком занесла кочергу над его лысым темечком, если бы мать не закричала: «Светка, не смей! Посадят!»

Я была агрессивна в пубертате, дралась и меня даже исключили из школы. На учёт в комиссию по делам несовершеннолетних не поставили, но инспектор однажды приходила почитать мне морали для профилактики. Отчим выкинул ее за шиворот с крыльца. Она ушла и больше не возвращалась. А я осталась там.

Мы ушли от него, только когда мне было уже 16. В один день, в чем были и в никуда. Я ходила в школу в одной и то же одежде, потому что отчим не отдал нам даже смену белья. У нас не было денег, еды, жилья. Помогли односельчане: одни пустили жить в старый дом, другие потянулись в него с авоськами картошки, банками квашеной капусты и соленых огурцов. Мне было невыносимо стыдно принимать все это, но я знала, одно слово, и мать вернётся назад. А кому она ещё нужна - разведёнка с двумя детьми и как ей их прокормить?

Отчима в итоге посадили. Он что-то украл в колхозе. А я начала снова креститься в церкви лишь пару лет назад. Это все, что я знаю про систему, реестры, контроль, опеку и закон.

Ещё я хорошо знаю сочувствующих и высоко моральных, которые громко негодуют, говорят правильными лозунгами и закрывают поплотнее окна, когда слышат крик: «Помогите». Которые стучат по батарее, потому что семейный скандал мешает спать, а утром обсуждают с соседом-буяном тачки. Которые жалеют детей из неблагополучных семей, но своим запрещают с ними дружить и водить их домой. Которые сначала говорят, ау, часики тикают, а потом: каким местом думала, шалава. Которые сейчас клеймят бедную мать, потерявшую своих детей, а завтра закроют глаза на синяк у коллеги.

Трагедия в Рыбинске - это гипербола того кошмара домашнего насилия, которое творится каждый день рядом. Одна лишь разница: Молчанов вполне может быть психически болен, но тысячи других, избивающих и унижающих своих жён, детей и матерей, вполне себе здоровы. И вы их знаете.

Разве кто-то реально считает, что эта несчастная женщина везла своих девочек на убой? Она просто хотела для себя и для них лучшей жизни. Чтобы все, как у людей. И каждый, кто сейчас гадко самоутверждаясь, пишет: «Я бы на ее месте никогда...», сходите в храм, поставьте свечку, поблагодарите небо, что вы не на ее месте. И замолчите.

РS. Как я это пережила? Я не знала, что это ненормально. У меня все было, как у людей.опубликовано econet.ru

Автор Светлана Израйлева

Подписывайтесь на наш youtube канал!

Подписывайтесь на Эконет в Pinterest! 

P.S. И помните, всего лишь изменяя свое сознание - мы вместе изменяем мир! © econet