§1. Прародители впали в порочные чувства, мысли и желания еще до нарушения ими заповеди Божьей в раю [1]. «С сердцем лукавым первый Адам преступил заповедь...» (3 Езд.3: 21).
Такое положение представляется вполне понятным и логичным. Действительно, — как говорит французский материалист Гельвеций, — «если бы все граждане не могли достигать личного счастья иначе, как содействовать общему благу, то только сумасшедшие были бы порочными; все люди были бы вынуждены быть добродетельными» (цит. по 1: 110). В данном случае, человек при физической (принципиальной) возможности грешить не делал бы этого, потому что, в силу своей врожденной природы хотел бы быть праведным — для получения удовольствия или достижения личного счастья. Однако в такой врожденной, или природной, безгрешности еще нет личной заслуги человека. Св. Ириней Лионский пишет об этом так: «А если бы некоторые по природе были добры, а другие злы, то ни добрые не заслуживали бы похвалы, ибо они таковыми устроены, ни те не были бы достойны порицания, ибо они так созданы» (цит. по 2: 103).
Приведем другой, аналогичный вариант природной безгрешности. Поскольку Адам, до своего грехопадения, не имел внутренних искушений (внутреннего уклонения к греху), то без внешнего искушения он и не согрешил бы. Но такая безгрешность являлась бы заслугой не Адама, а исключительно его Создателя — Бога. Именно поэтому и был допущен искуситель к человеку — чтобы человек сам выбрал свой путь.
Заметим, что варианты природой безгрешности, в которых человек при физической (принципиальной) возможности грешить, не делает этого в силу своих природных особенностей, можно условно назвать вариантами нравственной природной безгрешности. В отличие от них, вариант природной безгрешности, заключающийся в том, что человек принципиально не мог бы грешить вообще, можно условно отнести к физической природной безгрешности.
Е. Тихомиров о последнем варианте пишет: «Кто дерзнет утверждать, что Бог не мог создать свободы, недоступной греху и неодолимой злом? И из камней Он может воздвигнуть детей Аврааму (Мф. 3: 9). Но чем такая свобода отличалась бы от необходимости? «Бог, — говорит св. Григорий Богослов, — почтил человека свободою, чтобы добро принадлежало не меньше избирающему, чем и вложившему семена онаго». «Говорят, — рассуждает св. Василий Великий, — почему в самом устройстве не дано нам безгрешности, так что нельзя было бы согрешить, хотя бы и хотели? Потому же, почему и ты не тогда признаешь служителей исправными, когда держишь их связанными, но, когда видишь, что они добровольно выполняют пред тобою свои обязанности». Возможность зла так первоначально необходима и естественна человеческой свободе, что, и по суду разума, уничтожить эту возможность в человеке — значило бы то же, что пересоздать человека; точно так же, как теперь остановить в человеке возможность греха значило бы то же, что совершать над ним постоянное чудо» (3: 15). Св. Василий Великий также наставляет: «Добродетель же происходит от произволения, а не от необходимости; а произволение зависит от того, что в нас; и что в нас, то свободно. Посему, кто порицает Творца, что не устроил нас по естеству безгрешными, тот не иное что делает, как предпочитает природе разумной неразумную, природе, одаренной произволением и самодеятельностью, — неподвижную и не имеющую никаких стремлений» (4).
Св. Иоанн Дамаскин учит: «мы, происшедши от Творцом одаренными свободною волею, бываем господами наших дел. Ибо, если мы все делаем вследствие течения звезд, то по необходимости совершаем то, что делаем; а то, что происходит по необходимости, ни — добродетель, ни — порок; если же мы не имеем ни добродетели, ни порока, то — недостойны ни похвал, ни наказаний, также и Бог окажется несправедливым, доставляя одним блага, а другим бедствия … Добродетель не есть что-либо совершаемое по принуждению» (5: 133, 153).
Св. прав. Иоанн Кронштадтский говорит: «Почему Бог допустил падение человека, Своего любезного создания и венца всех творений земных? На этот вопрос надо отвечать так: что если бы не допускать человека до падения, то его не надобно было создавать по образу и подобию Божию, не давать ему свободной воли, которая есть неотъемлемая черта образа Божия, а подчинить его закону необходимости подобно бездушным тварям — небу, солнцу, звездам, земному кругу и всем стихиям, или подобно бессловесным животным; но тогда на земле не было бы царя земных тварей, разумного песнословца Божией благости, премудрости, творческого всемогущества и примышления; тогда человек не мог бы ничем доказать своей верности и преданности Творцу, своей самоотверженной любви; тогда не было бы подвигов борьбы, заслуг и нетленных венцов за победу, не было бы блаженства вечного, которое есть награда за верность и преданность Богу и вечное упокоение после трудов и подвигов земного странствования» (цит. по 6: 136, 137).
По словам свт. Григория Нисского: «... добродетель — вещь неподвластная и добровольная, а вынужденное и насильное не может быть добродетелью» (7: 54).
Немесий, епископ Эмесский, на основании коррелятивности разума и свободной воли (см. сноску 103 в 8), полагает, что: «Те, которые обвиняют Бога в том, что Он не создал человека невосприимчивым ни к какому пороку, а дал ему свободную волю, незаметно для самих себя обвиняют Бога за то, что Он создал человека разумным, а не неразумным. Необходимо, ведь, одно из двух: или чтобы он произошел неразумным, или чтобы, будучи разумным и вращаясь в сфере деятельности, был одарен свободной волей» (8: 176).
По мнению прот. Николая Малиновского: «Что же касается дарования человеку свободы с возможностью греха, то без такой возможности свобода не отличалась бы от необходимости. Тогда и добродетель не была бы заслугою, и он пользовался бы блаженством не по праву» (9: 316. Кн. 1).
Свщ. Александр Мень отмечает: «Когда не будет возможности совершать зла, когда все будет запрограммировано в одну сторону, то у человека не будет ни завоеваний, ни подвигов, ни личности, ни свободы — ничего. Это будет просто театр Образцова, где невидимые руки дергают все за ниточку».
В. П. Вихлянцев в Библейском словаре выражает эту мысль так: «Ясно, Бог хотел, чтобы человек выбрал путь совершенствования через послушание, но Он не отнял у него возможности и ослушаться, то есть сделать собственный и добровольный выбор. Некоторые говорят, почему Бог не закрыл этот путь? Но тогда разве была бы свобода человека истинной? Имея возможность убить, разве обязательно нужно убивать? Не более ли заслуги в том, чтобы сдержаться? Если бы человек был во всем автоматически послушен воле Божией, он был бы робот, но Бог хочет иметь дело со свободной личностью, способной сделать правильный выбор, имея все возможности» (12. См. «Грех»).
Русский религиозный философ С. Л. Франк говорит: «Где-то в Талмуде, фантазия еврейских мудрецов рассказывает о существовании святой страны. В которой не только все люди, но и вся природа повинуется беспрекословно заповедям Божиим, так что, во исполнении их, даже река перестает течь по субботам. Согласились бы мы, чтобы Бог с самого начала создал нас такими, чтобы мы автоматически, сами собой, без размышления и разумного свободного решения, как эта река, исполняли Его веления? И был ли бы тогда осуществлен смысл нашей жизни? Но если бы мы автоматически творили добро и по природе были разумны, если бы все кругом нас само собой и с полной, принудительной очевидностью свидетельствовало о Боге, о разуме и добре, то все сразу стало бы абсолютно бессмысленным. Ибо «смысл» есть разумное осуществление жизни, а не ход заведенных часов, смысл есть подлинное обнаружение и удовлетворение тайных глубин нашего «Я», а наше «Я» немыслимо вне свободы, ибо свобода, спонтанность требуют возможности нашей собственной инициативы, а последняя предполагает, что не все идет гладко «само собой», что есть нужда в творчестве, в духовной мощи, в преодолении преград...» (13: 96—99).
По мысли Н. А. Бердяева: «Все достоинство творения, все совершенство его по идее Творца — в присущей ему свободе. Свобода есть основной внутренний признак каждого существа, сотворенного по образу и подобию Божию; в этом признаке заключено абсолютное совершенство плана творения. Безрелигиозное сознание мысленно исправляет дело Божие и хвастает, что могло бы лучше сделать, что Богу следовало бы насильственно создать космос, сотворить людей неспособными к злу, сразу привести бытие в то совершенное состояние, при котором не было бы страдания и смерти, а людей привлекало бы лишь добро.
Свобода греха, поистине, есть величайшая тайна, рационально непостижимая [2], но близкая каждому существу, каждым глубоко испытанная и пережитая. Но и для философствующего разума ясно, что насильственное добро, насильственная прикованность к Богу не имела бы никакой ценности, что существо, лишенное свободы избрания, свободы отпадения, не было бы личностью...
Смысл творения в том, чтобы человек и за ним весь мир полюбили Бога — Любовь, а не устрашились Бога — Силы. Если бы Христос явился как царь земли, то этим история мира закончилась бы, никакой дальнейшей истории не могло бы быть. Это было бы то же, как если бы Бог создал творение неспособным к греху, насильственно совершенным и потому лишенным свободы. Если тайна греха в свободе, то тайна искупления и спасения – в свободе же, но в свободе, соединенной с любовью, с божественной любовью» (14. См. ч. 2, гл. 5: Происхождение зла и смысл истории, §1: О происхождении зла и грехе. О троичности Божества; §3: Христос и Новый Завет).
Митр. Сурожский Антоний пишет: «Бог сотворил мир и дал миру право и страшную власть самоопределения. Никто не может стать святым механически, насильно» (Сурожский Антоний, митр. Об исповеди. — М.: Дом надежды, 2008).
Игумен Иларион (Алфеев) говорит: «Парадокс заключается в том, что без свободы человек не мог достичь богоуподобления, так как богоуподобление предполагает добровольное усвоение человеком божественных свойств через упражнение в доброделании» (15. См. гл. 3: Грехопадение).
Таким образом, Бог, с одной стороны, не желает греха, а с другой — не стесняет нравственную свободу человека. При этом Бог, чтобы удержать свободный выбор человека от греха, дает ему закон внутренний (закон совести) и закон внешний (через Моисея) и предупреждает о последствиях их невыполнения. Из сказанного выше ясно, что принципиальная невозможность грешить полностью исключает личную заслугу человека в такой «безгрешности». Ибо, невозможно стать святым без возможности стать грешным. Иными словами, для возможности достижения святости необходима возможность совершения греха. Справедливо и обратное — невозможно стать грешным без возможности стать святым.
Выделим еще один вариант безгрешности, заключающейся в том, что путем последовательной и систематической духовной брани, направленной на борьбу со страстями и укрепление своей праведности, человек может постепенно перейти, — по терминологии блж. Августина, — от возможности не грешить к невозможности грешить. Здесь, в отличие от природной безгрешности, речь идет о приобретенной, в результате синергии (соработничества) воли Бога и воли человека, невозможности грешить, при которой человек, обладая принципиальной возможностью совершить грех, не будет делать этого, потому что принципиально не хочет грешить.
По мнению блж. Августин: «Велика свобода быть способным не грешить»; «Но величайшая свобода — не быть способным грешить». Такое состояние, — «не быть способным грешить», — достигнутое человеком при содействии Бога, безусловно, засчитывается человеку в заслугу. О таком состоянии архим. Платон (Игумнов) говорит, как об идеальной нравственной свободе: «Идеальная нравственная свобода характеризуется сверхъестественным харизматическим даром, доводящим реальную свободу до совершенства. Идеальная нравственная свобода — это свобода святых праведников, находящихся в обладании Божественной благодати. В состоянии идеальной свободы нравственный выбор теряет свою драматическую напряженность, человек может желать, выбирать и творить только добро, в результате чего совершение зла ни теоретически, ни практически является невозможным. Идеальная нравственная свобода — это полная свобода человека от власти греха, достигаемая духовным подвигом человека при содействии Божественной благодати» (16: 114).
Подчеркнем одно из различий между принципиальной (физической) и нравственной невозможностью грешить, заключающейся в том, что первое свойственно роботу или животному (но не человеку), а второе — человеку (но не роботу или животному). Вообще, перечисленные варианты природной безгрешности приводят к исчезновению (обусловливают устранение) самого понятия греха, как нравственного поступка. Ибо, «бесстрастие не в том состоит, чтоб не ощущать страстей, но в том, чтоб не принимать их» (св. Исаак) (цит. по 17: 390).
Сноски и цитируемая литература приведены в §2. См. продолжение.
Добавить комментарий